наверняка самым трудным поступком, который ей приходилось совершить за всю свою недолгую жизнь.
— Целых два букета, Кэтрин? Вы наверняка сегодня обсуждали с моей матерью нечто из ряда вон выходящее.
Кэт резко повернулась и увидела, что Люсьен стоит возле кладбищенских ворот, а его конь привязан к одному из столбов и пытается щипать молодую траву. Он что, обернул копыта коня тряпками? Почему она не услышала, как он подъехал? Кэт торопливо отвернулась, чтобы украдкой отереть слезы, потом сказала:
— От меня здесь только один букет, Люсьен. Другой от Мойны. Когда я собиралась идти сюда, то столкнулась с ней на кухне, и она попросила положить букет и от нее. Это весьма странно — ведь она знала, что я хожу сюда каждую субботу, но ни разу прежде не просила меня об этом.
Люсьен задумчиво нахмурился, очевидно также находя странным поведение старой няньки.
— Это действительно интригует, — заметил он, наклонившись, чтобы положить маленький букетик полевых цветов рядом с розами. — А еще говорят, что старую собаку нельзя выучить новым трюкам. Я обязательно спрошу ее об этом, хотя и не надеюсь получить ответ. Мойна никогда ничего не объясняет. Она только намекает, а потом садится в угол и любуется, как вы из себя выходите, пытаясь понять, что же она имела в виду. Кэтрин… вы не погуляете со мною?
Он не стал дожидаться ответа, а просто взял ее под руку и повел прочь с кладбища, оставив коня привязанным к столбу. Она отнеслась к прикосновению Люсьена спокойно, хотя сердце у нее все же забилось чаще.
Они какое-то время шли молча, пока не остановились на вершине небольшого холма, где Люсьен взял и вторую ее руку и сказал:
— Вы не отшатнулись, Кэтрин. Ни на кладбище, ни теперь. Означает ли это, что вы уже не боитесь меня?
Она посмотрела ему в глаза, в эти темные, когда-то непроницаемые глаза, которые сейчас светились радостью.
— Вы придаете слишком большое значение мелочам, Люсьен. Вряд ли мне стоило опасаться, что вы швырнете меня на землю и изнасилуете возле могилы вашей матери. — Она высвободила руки, скрестила их на груди и отвернулась, глядя вдаль. — Я утром видела Эдмунда. Ему стало значительно лучше за последние два дня. Хотя он все еще не может говорить, а левая половина парализована, Хоукинс сказал мне, что он съедает все, что ему предложат, и постоянно требует, чтобы его сажали в кресло, не желая лежать.
— А кроме того, он по-прежнему отказывается принимать Мойнины лекарства, — добавил Люсьен, и по тому, как близко раздался его голос, Кэт догадалась, что он стоит позади вплотную к ней, настолько близко, что может обхватить ее за плечи и прижать спиной к своей широкой груди.
Она с трудом перевела дыхание — и не оттого только, что испугалась, — и отвечала:
— Просто оно отвратительно воняет — я имею в виду лекарство. Стоит ли удивляться, что он отказывается, — тем более что и сама Мойна признала, что теперь от него уже мало проку. Когда я встретила ее сегодня на кухне, она занималась составлением какого-то нового укрепляющего питья. Хотела бы я, чтобы оно действительно пошло на пользу — а то очень уж мерзкий у него запах, еще хуже, чем у прежнего.
У Кэт снова перехватило дыхание — Люсьен обнял ее за талию и опустил подбородок ей на плечо:
— Спасибо вам, милая Кэтрин.
— С-спасибо? Не понимаю за что.
— Не понимаете? — Его губы щекотали ей шею, и она почувствовала, что колени у нее почему-то стали ватными. — Стало быть, вы уже забыли, как два дня назад у кровати Эдмунда протянули мне маленькую серебряную чашечку с таким видом, будто вызываете меня на дуэль? Вы ведь упрямы, как настоящий бульдог. Вы год не ослабляли своей хватки, пока не получили от меня то, что хотели. И, как выясняется, этого же хотели и все мы — вот только я до сих пор предпочитал этого не понимать. А потому, хотите вы этого или нет — я благодарю вас, Кэтрин.
Она едва соображала, о чем он говорит, она даже слышала его с трудом — в ушах у нее дико стучала кровь. Он хочет, чтобы она приняла его благодарность? Да не нужна ей его благодарность! Ей нужна его любовь!!!
— Вас… вашу благодарность приняли.
Его тихий смех словно растопил что-то внутри нее. О, это было так просто, так соблазнительно просто, опереться сейчас на него, воспользоваться выгодным моментом, поверить, что ее счастье может быть и его счастьем.
Незаконнорожденный и кормилица. Отверженный и падшая женщина. Оба пострадали невинно. Обоих искалечила жизнь, обстоятельства. Родственные души, и к тому же у них много общего, гораздо больше, чем привязанность к Эдмунду или заботы о судьбе Нодди. Кэт знала, что Люсьен смотрит на это так же. Они две жертвы жестоких обстоятельств, которым жизнь подарила шанс. Возможно, еще сбудутся несбыточные мечты.
Она беспокоилась, как Люсьен воспримет известие, что Эдмунд втайне назначил ее опекуном Нодди! О Боже, ведь есть гораздо более серьезные вещи. К примеру, обстоятельства рождения ее ребенка. Люсьен, скорее всего, сможет все понять. Ведь какими бы ни были их нынешние обстоятельства, он навсегда останется незаконнорожденным Тремэйном, тогда как она всегда пребудет Кэтрин д'Арнанкорт.
Может быть, Люсьен смирится с тем, что она родила ребенка, и за это она только еще крепче полюбит его, — но сможет ли он примириться с тем, что она, какой бы бесправной ни была сейчас, ведет свой род от того же корня, что и человек, сидящий сейчас на английском престоле? Пожалуй, это чрезмерно для такого гордого мужчины, как Люсьен, который не раз давал ей понять, что ни на минуту не забывает о том, что он — бастард.
— Кэтрин? Куда это вас унесла фантазия? Я задал вам вопрос.
Призвав на помощь все свои душевные силы, Кэтрин высвободилась из объятий Люсьена.
— Простите меня, — она обернулась к нему лицом, — вы правы. Я позволила себе отвлечься. Фантазия унесла меня далеко отсюда.
Люсьен рассмеялся, легонько щелкнув ее по носу:
— Я спросил, не хотите ли вы пойти поплавать в пруду. Причем это был мой второй вопрос, которым я хотел обратить на себя ваше внимание. На первый я так и не дождался ответа. Но это неважно, можете не отвечать, ваш прелестный румянец говорит сам за себя.
Если его цинизм и неуловимая смена настроений интриговали ее, то теплота и доброжелательность просто подавляли. У нее не было сил бороться с привязанностью к этому человеку. С любовью к этому человеку.
— Допустим, — отвечала Кэт, старательно следя за своим голосом и невольно раздражаясь. Он слишком уж беспечен. Его проснувшийся оптимизм позволяет ему развлекаться возведением воздушных замков, не думая, что если по легкомыслию отведет ей место в одном из них, это может разбить ей сердце. — А какой был ваш первый вопрос?
Он уселся перед ней, прислонившись спиной к дереву.
— Наверное, это с трудом можно назвать вопросом — скорее так, репликой. Я уже неделю не заглядывал в газеты и решил наверстать упущенное. Несомненно, что войска Наполеона обращены в бегство. Нами практически уничтожена армия Мюрата. Трудно поверить, что скоро кончится война, длившаяся все эти годы.
Кэт уселась рядом, с особым тщанием расправляя юбки, как бы возводя из них неприступный бастион.
— Вы скучаете по ней? Нет, не по самой войне, ибо никто в здравом рассудке не способен скучать по такому, но, может быть, вам нравилось сражаться, чувствовать себя в гуще событий? Эдмунд показывал мне старые газеты, в которых ваше имя мелькало довольно часто. Вы просто герой.
— На войне не бывает героев, Кэтрин. — Люсьен сорвал травинку и медленно сложил ее пополам. — Мы с Гартом поняли это очень скоро. Вы знаете, я в какой-то момент хотел вернуться. Я мечтал броситься грудью на какой-нибудь ржавый французский штык, чтобы отомстить Эдмунду, или же сделать его счастливым, или учинить какую-нибудь иную глупость, но мне не удалось из-за раны. И тогда я облачился с головы до ног в траур, в траур по моей матери, по утраченным иллюзиям, по всем солдатам, которые погибли там — вместо меня, — и отправился слоняться по Лондону в ужасной тоске, ненавидя каждого
