лишь вообразил себе, что любит; наделил меня чертами своего идеала… Вы слышали его стихи?
Я покачал головой.
– Нет. Я даже не знал, что он писал стихи.
Светлана повернулась к Валентине.
– У Александра Сергеевича есть гитара?
Она спрашивала не у меня, хозяина, а у своей старшей половины, как порой возлюбленная спрашивает разрешение кавалера.
Валентина пожала плечами.
– Есть, – ответил я.
Сходив в комнату, я принес расстроенный, видавший виды инструмент, который давно уже служил здесь частью мебели.
Светлана смолкла, перебирая струны, крутя колки, но мне хотелось закончить разговор, и я спросил у нее:
– А вы бы приняли его в роли убийцы?
– Мне ведь тоже было что скрывать. Я вижу, как умирают люди. Иногда – далеко не всегда, – касаясь человека, я узнаю, какая смерть ему уготована… И потом, Павел… Я не знала ничего о нем, не могла увидеть, что с ним станет. А он был таким необычным…
– Отмеченным Искусством?
– Да, можно сказать и так. На всем, к чему он прикасался, лежала печать необыкновенного. Он создал свой мир, жил в нем, и этот мир подчинялся только ему одному понятным законам. Вот послушайте:
– Но теперь все позади, и мы отправляемся в Паломничество…– проговорила Валентина, когда стихли последние аккорды. Из-под воротника дорогой блузки выглядывал краешек еще не до конца зажившей раны-трещины.
Я снова с интересом посмотрел на Светлану.
Интересно, знала ли она о том, что ждет ее на Пути Искусства? Сколько рассказала ей Валентина из того, что слышала от Викториана? Но это было не мое дело.
Мы сидели и пили чай. На следующий день Валентина со Светланой ухали, но вскоре вернулись, и тогда для меня открылись многие детали жизни Древних. Я получил ответы на множество вопросов. Например: почему, если Древние – Боги, они не всемогущи и вынуждены заниматься торговлей с людьми, где товаром служит человеческое мясо…
