Думал ли я также о той, что моложе матери и прекраснее отца? Да, думал. «Мужайся, дорогая, – шептал я накануне, когда, спрятав милую головку под мой плащ, она в порыве девического горя пнула меня каблучком. – Через каких-нибудь пять лет плавание окончится, а еще через два-три года я привезу столько денег, что смогу купить подержанную рыболовную снасть и осесть на берегу».
Тем временем приготовления закончились. Все мачты были на месте, паруса приколочены, и матросы рубили сходни.
– Готово? – загремел капитан.
– Есть, сэр.
– Тогда поднять якорь на борт и послать кого-нибудь вниз с ключом от баталерки.
Открывание баталерки! Последняя грустная церемония перед отплытием! Сколько раз за время моих скитаний приходилось мне наблюдать, как горстка людей, которые скоро будут надолго оторваны от дома, в каком-то странном оцепенении ожидает, пока матрос откроет баталерку.
На следующее утро при свежем попутном ветре мы обогнули Англию и вышли в Ла-Манш.
Нет ничего прекраснее Ла-Манша для тех, кто никогда его не видел! Это главная артерия мира. Взад и вперед по проливу снуют голландские, шотландские, венесуэльские и даже американские суда. То и дело проносятся китайские джонки. Военные корабли, моторные яхты, айсберги и плоты сплавного леса движутся во всех направлениях. Добавьте к этому висящий над проливом густой туман, совершенно скрывающий его от глаз, и вы получите некоторое представление о величии развернувшейся перед нами картины.
Уже три дня, как мы в открытом море. Первые приступы морской болезни начинают проходить, и я все реже думаю об отце.
На третий день утром ко мне в каюту заходит капитан Трюм.
Мистер Сбейсног, – говорит он, – мне придется просить вас отстоять две вахты подряд.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Два другие мои помощника упали за борт, – отвечает он в замешательстве и отводит глаза.
– Слушаюсь, сэр, – коротко бросаю
Несомненно, тут какая-то тайна!
Еще через два дня капитан явился к завтраку в таком же замешательстве и так же отводя глаза.
– Что-нибудь случилось? – спросил я.
– Да, – ответил он, стараясь держаться непринужденно, но при этом так нервно перекатывал пальцами крутое яйцо, что чуть было не раздавил его, – к сожалению, я должен сообщить, что мы лишились боцмана!
– Боцмана? – воскликнул я.
– Да, – ответил капитан Трюм, несколько успокаиваясь,– он упал за борт. Отчасти в этом виноват я сам. Это случилось рано утром. Я поднял его на руки, чтобы он получше рассмотрел айсберг, и совершенно случайно, уверяю вас, совершенно случайно, уронил за борт.
– Капитан Трюм, – осведомился я, – а вы предприняли что-нибудь для его спасения?
– Пока еще нет, – смущенно ответил он.
Я пристально посмотрел ему в лицо, но ничего не сказал.
Прошло десять дней.
Мрак тайны все сгущался. В четверг стало известно, что со штирборта пропали два вахтенных. В пятницу исчез помощник плотника. А в ночь на субботу произошло одно совсем пустячное событие, которое тем не менее дало мне ключ к пониманию того, что происходило на судне.
В полночь, стоя у руля, я вдруг заметил в темноте капитана, который куда-то тащил за ногу юнгу. Я успел привязаться к этому смышленому, веселому пареньку и теперь с интересом следил за действиями капитана, гадая, что тот предпримет. Дойдя до кормы, капитан внимательно осмотрелся и бросил мальчика за борт. На мгновение голова бедняги мелькнула среди отливавшей фосфорическим блеском воды. Капитан швырнул в него сапогом, облегченно вздохнул и отправился вниз.
Вот она, разгадка! Капитан сбрасывал экипаж за борт. На следующее утро мы, как обычно, встретились за завтраком.
– Бедняга Уильяме свалился за борт, – объявил капитан, схватил кусок корабельного бекона и впился в него зубами, словно собираясь съесть.
– Капитан, – страшно волнуясь, начал я и с такой яростью бросился с ножом на свежую корабельную булку, что чуть не разрезал ее, – ведь это вы сбросили его за борт!
– Да, – ответил капитан, внезапно успокаиваясь,– я действительно уже сбросил несколько человек за борт, а в ближайшее время отправлю туда же и остальных. Послушайте, Сбейсног, вы молоды, честолюбивы, на вас можно положиться. Я хочу кое о чем с вами потолковать.
Окончательно успокоившись, он подошел к шкафчику, пошарил в нем рукой и, вытащив поблекший от времени кусок желтого пергамента, разложил его на столе. Это была не то карта, не то план. В самой середине был нарисован кружок. В центре кружка стояли крошечная точка и буква К, с одного края карты – буква С, а с другого, противоположного первому, – буква Ю.
– Что это такое? – спросил я.
Неужто не догадываетесь?– в свою очередь спросил капитан Трюм. – Это же необитаемый остров.
– Вот как? – изумился я и, как по наитию, добавил: – Буква С означает север, а Ю – юг.
– Сбейсног! – вскричал капитан и с такой силой стукнул кулаком по столу, что ломоть корабельной булки
