– Это всего лишь твое предположение.
– А как же еще это объяснить? Почему он парковался за зданием? Неужели она все время впускала его сюда, пока я работала внизу? Значит, она обманывала меня!
Эти слова повисли в воздухе.
– Робин не обманывала. Просто не говорила тебе о нем. Судя по твоей реакции, вряд ли ее можно винить за это.
Лейси отвернулась, ей неприятно было сознавать, что он прав.
Бобби подошел к ней сзади и положил руки на ее плечи.
– Пойди и поговори с ней. Неплохо было бы позволить ей взрослеть.
– Я не хочу, чтобы моя дочь страдала.
– У тебя был плохой опыт. Но это не значит, что такое случается со всеми. Большинству людей удается избежать такой душевной травмы, как у тебя.
Лейси медленно повернулась к нему.
– Или такой, как у тебя.
Бобби стиснул челюсти, его взгляд остекленел. Затем он глубоко вздохнул и сказал:
– Речь не обо мне, а о Робин. Пойди к ней. И оставайся здесь, «У Бобби», где тебе хорошо работается. Нельзя вечно бегать, Лейси. Ведь в конце концов не останется мест, где ты сможешь спрятаться.
Робин сидела за кухонным столом. Перед ней стояли чашка с молоком и тарелка с печеньем. Она выглядела юной и очаровательной в футболке, которая была ей велика, носках и кроссовках и такой родной, что у Лейси защемило сердце. Ей хотелось только одного: обхватить руками свое дитя и бежать, бежать куда-нибудь, где никто их не знает и где не будет никого, кроме них.
Но это было бы неправильно.
Как сказал Бобби, ей нужно прекратить бегать.
– Эй, – обратилась она к дочери.
Робин резко повернулась к ней. Ее заплаканное лицо было несчастным.
– Как ты могла это сделать?
Лейси подошла к ней. Ей вдруг захотелось, чтобы Бобби был рядом. Как могло получиться, что футболист оказался более проницательным, чем она, несмотря на то что у нее почти шестнадцатилетний материнский опыт?
Видимо, это потому, что его взгляд на ситуацию не затуманен любовью, не говоря уже о том, что это не его дочь должна столкнуться с миром секса и парней. Он мог позволить себе быть объективным. Но для матери объективность – непозволительная роскошь, особенно когда дело касается единственной и горячо любимой дочери.
– Я была застигнута врасплох, – тихо пояснила она, стараясь придать голосу сердечные нотки и сожаление.
– И это все, что ты можешь сказать в оправдание своего хамства? – парировала Робин.
– Робин, – остановила ее Лейси. – Знаю, ты злишься на меня, но я все еще твоя мать.
Девочка сложила руки на груди и всхлипнула.
– Ты должна была сказать мне о Кайле прежде, чем он объявился как снег на голову.
– Кайл вполне взрослый и привык сам улаживать проблемы.
Лейси слишком хорошо помнила, что и она своего парня считала самым умным, самым рассудительным на свете. По крайней мере до тех пор, пока не сказала ему о своей беременности, на что он ответил, что отец, наверное, не он, а кто-то другой.
Лейси отогнала воспоминания.
– Я верю, что Кайл вполне взрослый. Но ты ведь помнишь, что я говорила тебе о свиданиях?
– Да, что я должна подождать, пока мне не будет шестнадцать! Я знаю! Ты вбивала мне это в голову с двенадцати лет. И я ждала. Я ни с кем не встречалась, хотя большинство девочек начинают ходить с парнями с четырнадцати.
– Скороспелые девочки, – уточнила Лейси.
– Неправда. Но не в этом дело. Я-то прошу разрешения сходить на школьный бал, а к тому времени мне уже будет шестнадцать!
Как же она так промахнулась с возрастом и не установила семнадцатилетнего барьера? Но тогда и до шестнадцати было еще далеко.
– Давай договоримся, – предложила Лейси, дернув плечами, как подросток. – Я научу тебя водить машину, если ты оставишь его.
– Ну мама!
– Ладно, ладно. Должна же я была попытаться.
– Значит ли это, что мне можно пойти?
Лейси вздохнула.
– Это же не конец света, – заметила Робин.
