прошлому. Он может обыскать весь мир, может найти свидетельства о рождении, свидетельство о браке, даже свидетельство о смерти, но только из ее уст может узнать сокровенные тайны ее жизни.
– Ты правда так сильно его любила? – шептал он в мертвой тишине комнаты.
Ему казалось, будто он не шепчет, а выкрикивает эти слова. Но Белл словно не слышала, а если и слышала, то ничего не отвечала. Но он настаивал:
– Ну, пожалуйста, ответь мне, Белл. Каково бы ни было твое прошлое, перестань убегать от меня. Я хочу хоть один раз получить от тебя откровенный ответ. – Он заколебался: – Неужели ты любишь его так сильно, что никогда не сможешь полюбить меня?
Он почувствовал, как напряглось ее тело. Она закрыла глаза, но все еще молчала.
Его сердце упало. Впечатление такое, что он борется тщетно – тщетно бьется о стальную стену, которую никогда не сможет сокрушить. Все в нем бунтовало против того, что его жизнь лишилась всякого смысла и против этого он ничего не может поделать. Все рассыпается в прах. Сперва он потерял Адама, а теперь вот теряет и Белл.
Чувствуя, что потерпел полное поражение, в мучительном смятении, он глубоко вздохнул и повернулся, чтобы идти. И тогда она заговорила:
– Завтра мне исполнится тридцать лет. – Молчание. – Ты об этом знал?
– Знал ли я, что тебе будет тридцать? Нет. Только знал, что у тебя будет день рождения. Но ведь завтра должен быть прием! И я предполагал, что мы не только отпразднуем твое тридцатилетие, но и объявим о нашей помолвке. Какой же я дурак!
– О да, – сказала она. – Ты говоришь об этом злополучном приеме, к которому я не имею никакого отношения, хотя он и должен происходить в моем доме.
– Сожалею.
Она вздохнула. Ее вздох был полон самоуничижения.
– Не сожалей, Стивен. Какое это имеет значение, будет прием, не будет приема. Соберется ли много гостей или вообще никого не будет, мне все равно стукнет тридцать. Дни рождения приходят и уходят, они приносят с собой надежду, они же и лишают всякой надежды, и ты уже не знаешь, сможешь ли вообще когда-либо надеяться.
– На что же ты надеешься, Белл? Скажи мне, пожалуйста? На возвращение своего отца? На воскрешение мужа? На что ты надеешься, Белл?
Она перевела дух.
– Все эти годы я надеялась и надеялась. И что же? Теперь я понимаю, что жизнь обошла меня стороной.
– Ты думаешь, что зря надеялась? Что жизнь обошла тебя стороной? О чем ты говоришь? – Его голос зазвучал со страстной убедительностью. Он подошел ближе. – Кажется, я не знаю ни одного человека, который был бы так полон жизни, как ты.
– Я думаю, слово «кажется» здесь очень уместно. Правильнее было бы сказать, что все эти годы я убегала от жизни. А если чем и занималась, пусть даже и с увлечением, то лишь для того, чтобы у меня не оставалось свободного времени для размышлений. Да, все эти годы я убегала и убегала.
Стивен стоял так близко, что мог притронуться к ней. Его обжигало желание погладить ее руки, прижать ее к своему сердцу и уже больше никогда не отпускать.
– Скажи мне, Белл, – произнес он, наконец поддаваясь этому желанию и обвивая своими длинными сильными пальцами ее руки, а затем поворачивая ее лицом к себе. – Скажи мне, Белл, от чего ты убегаешь? – взмолился он, глядя в ее глаза.
Их разделяло всего несколько дюймов. Ее голова была откинута назад, и он видел, как ее глаза отыскали его губы. Его одолевало сильное желание, но это было отнюдь не только и не столько плотское влечение, сколько отчаянное стремление поправить ее жизнь, вернуть ей необходимую цельность.
– Милая Белл, я хочу тебе помочь. Только помочь! Ты говоришь, что жизнь обходила тебя стороной, но почему бы тебе не изменить ее, почему бы не зажить полноценной, духовно богатой жизнью? Время еще не потеряно. Отнюдь не потеряно.
Ничего не отвечая, она глядела на его губы, на подбородок и щеки, а затем вдруг спрятала свои пальцы в его волосах.
– Ты можешь прожить жизнь со мной, Белл. Как моя жена.
На ее лице появилась обаятельная улыбка.
– Жена, которую ты любил бы и лелеял?
– Разумеется, – тихо произнес он.
– Тогда люби меня, Стивен. Прямо сейчас. Покажи, как ты будешь меня лелеять.
На этот раз напряжение почувствовал он. Его тело жаждало ее, все трепетало от желания. Но в отличие от его тела ему нужны были ответы на его вопросы.
– Ну, пожалуйста, – шепнула она. – Не позволяй сковывать себя вопросам, на которые нет ответов.
– Ответы, конечно же, есть. Но ты не хочешь их дать.
– Может быть, да. А может быть, нет. А тебе не приходит в голову, что, возможно, я плохо понимаю сами вопросы и уж тем более не знаю, как на них ответить? Тебе не приходит в голову, что в моей жизни мог быть один роковой момент, который изменил всю мою жизнь? – Она внимательно на него посмотрела. – То же самое ведь произошло и с тобой. Таким поворотным пунктом для тебя стала смерть твоих родителей.
В его памяти зазвучали слова из далекого прошлого: «Они никогда уже не вернутся домой». Да, этот момент непоправимо изменил всю его жизнь. Он знал это. Но неужели и в глазах других он изменился до неузнаваемости?
И вдруг он вспомнил, как, счастливый и улыбающийся, швырялся плодами с дерева. В те времена он еще верил в закопанные горшки с золотыми монетами, в старинные клады.
– Разница между нами, – продолжила она, – состоит в том, что в моей памяти, а следовательно, и в моей жизни, есть огромный зияющий провал. Еще накануне моя нога была прямой и стройной, на другой день она стала такой, как сейчас. И я не помню, что с ней произошло. Помню то, что было до и после происшествия, но само происшествие не помню. Остались только обрывки воспоминаний, но, как ни пытаюсь, я не могу соединить их в одно целое. – Ее голос зазвучал надтреснуто. – Если бы только забвение поглотило и все остальное.
– О Белл…
– Ш-ш-ш, – сказала она, прикладывая палец к губам, – Ради Бога, ничего не говори. – Она поднялась на цыпочки, и ее пальцы потянулись к вороту его рубашки.
Она была так прелестна, невинна и хрупка, что он потерял всякое самообладание. Плотина, которую он все время ставил на пути желания, рухнула, дальнейшее последовало как бы само собой.
– Боже!.. – простонал он, прижимая свои губы к ее губам.
Одной рукой он обхватил ее плечи и крепко прижал к себе, другой, отогнув большой палец, стал ласкать ее щеку и подбородок. Его поцелуй был нежным, полным ласки и в то же время властно требовал, чтобы она ответила ему с не меньшей силой чувства. Хотя она и не произносила ни слова, он хотел верить, более того, был уверен, что она полностью разделяет его чувства. Ведь она здесь, рядом с ним, и всем своим существом отзывается на каждое его прикосновение.
Хотя и стоял день, казалось, что в комнате царит тьма. И в этой тьме они обрели друг друга.
В этот миг они походили на два корабля, которые во время бури прочно закреплены на якорях.
Его рука легла на ее шею. По маленькой жилке он мог хорошо чувствовать биение ее сердца. Затем обойдя ключицу, он нащупал своими сильными пальцами ее полные, упругие груди. Затем взвесил на ладони одну из них. Ее голова откинулась назад, и она тихонько прошептала его имя.
Он жаждал дотянуться языком до бутонов ее сосков, скрытых бархатом платья, жаждал почувствовать, как они откликнутся на его ласки.
Отметая все мысленные, въевшиеся в его душу запреты, Стивен схватил ее на руки и понес на кровать. Упершись одним коленом в матрас, он положил ее и вытянулся рядом, а затем и навалился на нее сверху – бедра в бедра. Запрокинув голову, она обхватила руками его плечи, а он ласкал ее тело губами, постепенно снимая ее платье. Прошло всего несколько минут, и оба они остались нагишом, а их одежды, позабытые, валялись на полу около кровати.
Когда она попыталась прикрыть искалеченную ногу, он убрал ее руки со словами:
– Я люблю тебя, Белл, всю целиком, такой, какая ты есть.
Как уже давно мечтал, он взял один ее сосок губами и начал лизать языком, пока она не застонала и не выгнулась под ним дугой. Ее пальцы погрузились в его волосы.
Когда он улегся между ее ногами, она подняла колени. Он начал проникать в нее, но проникновение шло медленно, внутренние стенки туго обхватывали его мужское естество – слишком туго, мелькнуло у него в голове. А он проникал в нее все глубже и глубже, заставляя ее изгибаться, чтобы целиком принять его в себя. И тут он натолкнулся на препятствие.
Оказалось, что Белл Брэкстон – девственница.
– Белл!.. – растерянно произнес он.
Но молодая женщина, обливаясь слезами, лишь теснее прижала его к себе.
– Люби меня, Стивен, – повторила она, – люби и не задавай никаких вопросов.
После этих слов он уже ни о чем не размышлял.
Одним мощным напором он прорвал неоспоримое свидетельство многих своих заблуждений. Ощущение было такое острое, что он даже вскрикнул. Чтобы заглушить свой крик, Белл уткнулась губами ему в плечо. Их обоюдное желание все усиливалось, превращаясь в необузданную страсть, сжигавшую их обоих. Непрерывно целуя ее, он двигался в чувственном ритме. А когда услышал, как она томно застонала и все ее тело задрожало, достигнув высшего пика любви, он вдруг вспомнил, что боялся стать мотыльком, которому суждено сгореть на огне ее любви. Наконец-то он преодолел этот страх. Это же просто прекрасно – вот так сгорать! И когда наконец с чувством невероятного облегчения Стивен изверг семя, он осознал всем своим существом, что уже никогда не будет прежним, ибо с ним свершилось перерождение.
Прошло несколько минут, прежде чем его сердце успокоилось. Он почувствовал, что то же самое произошло с ее сердцем.
– Белл!.. – прошептал он, крепко, тело к телу, сжимая ее в
