Иван Семенович вздрогнул и прибавил света.
– Покажите язык! – распорядился генерал.
– А что такое? – удивился Грановский.
– Я не вам. Язык!
Парниша никак не реагировал на требование, продолжая выказывать хорошее расположение духа.
– Может, не понимает? – предположил генерал.
– Поможем! – хмыкнул Грановский, подошел к задержанному сбоку и пальцами правой руки надавил зверю на щеки, чтобы тот пасть открыл. Пальцы полковника побелели от напряжения, но результата не было, рот не открывался, лишь уголки губ дыбились.
Здесь Грановский проявил тактику. Пальцами левой руки он пребольно щелкнул клиента по носу, а затем схватил горбатый в тиски фаланг, перекрыв доступ кислорода.
Так продолжалось пару минут, затем задержанный неожиданно клацнул челюстями, и изумленный генерал стал свидетелем, как у живого человека откусывают полпальца. В изумлении пребывал и Грановский, глядя, как зверь жует его плоть, а потом с видимым удовольствием проглатывает вместе с ногтем.
– А-а-а, – тихонечко провыл полковник, зажав хлещущий кровью обрубок.
Тем временем задержанный поднялся со стула, склонился в сторону Ивана Семеновича и предъявил ему язык, чрезвычайно длинный и омерзительного цвета. Генералу показалось, что язык этот когда-то был рассечен надвое, а впоследствии грубо сшит.
– Я убью его! – тихо проговорил Грановский, доставая из хромового сапога длинный нож.
– Отставить! – крикнул Бойко.
– У него палец мой в животе! Зарежу, как барана!
– Назад!!! – заорал Иван Семенович, вытаскивая пистолет. – Прожевал он ваш палец, так что не пришить уже! Следуйте в медсанчасть! Слышите!!!
Смертельно бледный Грановский, с ножом в здоровой руке, стоял, пошатываясь, с выпученными глазами, а из того места, где еще две минуты назад был большой палец, вытекала на тюремный пол кровь российского офицера.
– Да-да! Я, пожалуй, пойду?..
– Идите!..
Генерал нажал на звонок, дверь открылась, и в ее черный проем на руки двух прапоров-близнецов вывалился раненый полковник…
Иван Семенович сидел молча минут пять, созерцая язык задержанного. Ему было интересно, насколько у того хватит сил на демонстрацию.
Язык, лишившийся прикрытия слизистой, принял зелено-фиолетовую цветовую гамму, но сил в нем, по наблюдению Бойко, было предостаточно, так что он все же приказал:
– Уберите язык!
Задержанный медленно втянул язык и уселся на стуле, положив ногу на ногу, вполоборота, держа голову прямо, а лицо ухмыляющимся.
– У вас уже срок! – предупредил Иван Семенович. – За членовредительство.
Мачичен и бровью не повел, лишь глазками засверкал.
– Имя?
И тут генерал услышал голос задержанного.
– Арококо-о! – прошипел тот, снабдив ответ горловым клокотанием и бульканьем во чреве.
– Отчество?
Арококо на этот вопрос загыкал, прикрывая рот волосатой ручищей с желтыми и кривыми ногтями на коротких пальцах.
– И что здесь смешного?
– Вы спрашиваете, как папу моего зовут?
Он загоготал после своего вопроса, и в комнате, и без того душной, запахло гадостью.
Иван Семенович сохранял спокойствие, а потому вполголоса подтвердил:
– Именно.
– Моего папу звали Арококо.
– Ага. – Бойко вдруг понял, что мачичен очень чисто говорит по-русски, без намека на кавказский акцент. – Арококо Арококович? – не запутался.
– Как пожелаете…
– Фамилия?
– Нет фамилии у меня, – безмятежно просипел задержанный.
Иван Семенович видел сотни подследственных, которые скрывали свои фамилии, но рано или поздно
