— Почему ты медлишь? — услышал Артем прерывистый шепот Омицу.
Что тут можно ответить, да еще в такой момент? Ласка, прелюдия, любовная игра… Вряд ли ей знакомы эти понятия. Но сейчас не до объяснений, не до слов вообще.
— Подожди… — прошептал ей в ухо Артем. — Сейчас поймешь…
Его пальцы с нежной и мягкой уверенностью, с какой кисть художника касается холста, окунулись во влажные складки.
Правда, сперва Омицу накрыла его настойчивую руку своей ладошкой и попыталась отстранить. Однако натиск был недолгим. Омицу вздрогнула всем телом, охнула, пробормотала что-то словно в бреду — слов Артем не разобрал, — ее рука скользнула вверх и с силой, какую трудно было ожидать от совсем юной девушки, сжала его запястье, а потом ее ногти впились в кожу… Хорошо, что ногти не длинные…
Артем уже не сомневался, что Омицу сейчас открывает для себя новую сторону в отношениях между мужчиной и женщиной: что, оказывается, может быть и еще приятней, что любовь — это не только игра на двух простейших аккордах, это не только всплеск и выплеск, что в любви могут звучать все восемь нот, что слово «разнообразие» подходит и к любви…
«А ты в ее паспорт не забыл заглянуть, ухарь? — как всегда, некстати влез внутренний голос. — Уж больно молодо выглядит».
«Я тебя когда-нибудь изживу усиленным аутотренингом», — пообещал Артем своему заклятому оппоненту, поднимая Омицу на руки и подхватывая с камней ком ее одежды.
Он отнес девушку в ближайшую пещерку, на которые была богата эта долина. Там, на сухом шероховатом полу, они расстелили одежду… а больше-то стелить было и нечего. «Студенческие удобства», — усмехнулся про себя Артем.
Впрочем, неудобства сразу же перестали его волновать, а Омицу они не волновали и прежде… Стоны вырывались из пещеры наружу, эхом отскакивали от склонов долины, сливались с шумом близкого водопада. Где-то неподалеку раскричалась ночная птица: то ли из солидарности, то ли из зависти. А потом другой, уже человеческий крик вырвался в долину. Крик вскоре стих, перешел в тихие затухающие выдох- стон…
Нет, кажется, Артем не назвал Омицу, японскую женщину, другим именем. А могло вырваться. Хотя она вряд ли поняла бы, что незнакомое слово «Оля» (которое она услышала бы как «Оря») — это женское имя.
…Оля осталась в однокомнатной квартире, которую она снимала на время учебы в университете. Последние полгода Артем чаще жил у нее, чем у себя. Ну, конечно, за вычетом тех дней, что пропадал на гастролях. Могли бы жить и у него, но Оля сказала, что легче будет посуточно платить за гостиницу, чем привести в порядок его хлев. На «хлев» Артем тогда, помнится, обиделся. Ему нравился уютный хаос его двухкомнатной квартиры.
Да, порядком в ней и не пахло, но каждая вещь была на своем месте — как бы это ни смотрелось со стороны. Любую вещь Артем мог найти с закрытыми глазами. На своих местах хранились безделицы, привезенные с гастролей родителями, привезенные кем-то и подаренные родителям или Артему, привезенные уже самим Артемом. Фигурки, брелки, куклы, маски, необычная посуда, альбомы, костюмы, смешные вещицы… чего там только не было. В последнее время Артем стал собирать открытки на цирковую тематику. Это старая добрая цирковая мода — практически каждый цирковой собирает какую-нибудь коллекцию. Правда, до гордого звания коллекции Артему было еще далеко, но начало он положил. И открытки, на которых исполняли цирковые номера фотографические или рисованные персонажи, уже заслоняли собой корешки книг нижней полки книжного шкафа. Кстати, его родители собирали пивные кружки со всего света — считай, только одними этими кружками был забит посудный шкаф на кухне. Также на своем неизменном месте, в коридоре, висел на стене одноколесный велосипед, на котором родители катали номер. И повсюду были афиши: наклеенные на стены, свернутые в рулоны и валяющиеся на шкафах и на антресолях.
Если навести порядок, квартира, наверное, станет менее пыльной и более проходимой (а то сколько бедных женщин спотыкалось, пробираясь при выключенном свете в ванную, о его гири и гантели), но навсегда уйдет нечто такое, что Артем очень ценил и берег. Вряд ли тогда, возвращаясь из поездок, он с таким радостным облегчением будет входить к себе домой… Правда, слово «будет» уже не годится.
А Оля… С ней было хорошо и удобно. Вполне возможно, что их отношения переросли бы в оформление законных отношений. Потому что бурной страсти между ними не было с самого начала, а была спокойная симпатия, совпадение темпераментов и характеров. А такие связи — судил Артем с высоты своих двадцати пяти лет — как правило, заканчиваются браком. И нередко счастливым. Только теперь чего уж…
— Что это было? — Омицу открыла глаза.
Артем мог бы поблагодарить японскую девушку за то, что отогнала от его глаз щемящие картинки невозвратимого прошлого.
— Я будто летала, — сказала Омицу.
Артем не стал говорить, что это был не кто иной, как его величество оргазм. Артем просто кивнул. Его вдруг охватила вполне объяснимая и вполне обычная в таких случаях мужская или, если угодно, самцовая гордость. Тело испытывает приятную легкость и слабость, а рядом лежит покоренная и удовлетворенная тобой женщина…
— Надо одеться, — сказал Артем, вставая. — А то не заметим, как замерзнем.
Конечно, замерзли бы они не скоро — разгоряченные, к тому же в пещерке было очень даже тепло, — однако рисковать не следовало, аспирина и пенициллина в случае чего будет не достать.
— Уже одеваться? — игриво поинтересовалась Омицу.
Кокетство, оно у женщин в крови, это не зависит от места проживания и века.
— Разве нам долго раздеваться? К тому же, если тебе не захочется раздеваться самой, я помогу, — пообещал Артем.
Надели они, впрочем, только штаны и куртки, меховые безрукавки оставили на полу пещеры, на них вновь легли. Омицу прижалась к Артему, положила голову на плечо.
«Кстати, — подумал Артем, — вот тебе, внутренний голос, ответ на твои ехидные намеки по поводу паспорта и возраста. Может, девушка и чрезмерно молода по чьим-то меркам, но мужчины у нее были».
— Я думаю, судьба просто берегла тебя для яма-буси, — задумчиво произнесла Омицу. — Поэтому у тебя не было жены и детей. Интересно, какими будут наши дети?
Подобный поворот разговора инстинктивно пугает любого мужчину, пусть на уме у него даже самые что ни на есть серьезные намерения. Инстинкт, он завсегда сильнее любых намерений разума.
Артем поспешил уйти от темы не то чтобы неприятной, но уж очень преждевременной.
— Скажи, Омицу, а ты бывала внизу? В деревнях, в городах?
— Я часто там бываю. А как же иначе! Нам нужен рис, морская рыба, одежда и еще много всего нужно.
— Вы заходите в город, ходите по улицам?
— Очень редко, — сказала Омицу.
— А как тогда?
— Ночью мы приходим к тем людям, которые нас ждут.
— Эти люди тоже яма-буси? — спросил Артем.
— Нет, — сказала Омицу, — если бы они были яма-буси, они жили бы с нами. Это люди, которые разделяют учение Энно Одзуну, но они не хотят или не могут жить в горах. Или это люди, которым нужны наши травы.
— Понятно, — сказал Артем. — Они потом продают ваши травы другим людям или врачуют ими своих односельчан?
— Да, — сказала Омицу. — Иногда нас просят помочь в лечении людей или скота. Я умею лечить, но не очень хорошо. Очень хорошо умеет лечить Ёсико. У нее внутри есть такое тепло, что ей достаточно иногда просто провести рукой над раной или язвой. Если ты сломаешь ногу, то увидишь, как быстро заживет твоя нога.
Омицу явно хотелось говорить на другие темы, что она и сделала:
— У тебя не было жены, Ямамото. Но ты, судя по всему, умеешь обращаться с женщинами. Значит, у
