– Ты должен понять, Великий Алленби, Шелем был очень стар, и его разум… ну, вот очень хороший пример. Это явно порядковые номера книги и главы, но история, которую Шелем написал для жрецов Тарзака, начинается с книги сорок первой и заканчивается сорок шестой. Сорок седьмой книги не существует.
– Бансом, возможно, именно ее он и писал.
– Несомненно, но ни один жрец не может выступить с рассказом, не утвержденным остальными жрецами Тарзака. Возможно, в Иконе такое бывает, но…
– Какой период охватывает эта глава?
– Не знаю. Молодой Нуссет – ученик Шелема – должен бы знать. Он копировал рукопись.
Алленби нажал на кнопку пульта, вмонтированного в стол, и вызвал скрипториум. Нуссет отозвался.
– Нуссет, это Алленби.
– Да, великий Алленби?
– Какой период охватывает тридцать четвертая глава в новой книге Шелема?
– M-м, не уверен. Минутку.
Алленби, подняв брови, посмотрел на Бансома; тот только пожал плечами.
– Ученики уже не те, что прежде.
– Великий Алленби?
– Да, Нуссет?
– Вот она. Так, тридцать четвертая… хм-м-м. Эта глава рассказывает о войне. Похоже, закончена.
– Нуссет, принеси ее в кают-компанию. – Алленби увидел, что Бансом хмурится. – В чем дело?
Жрец покачал головой:
– Чтобы Шелем собирался читать это труппе корабля? Самый страшный период в истории Момуса? Если труппа в таком настроении, если люди настолько неуверены в себе, как ты описываешь, Великий Алленби, эта глава может оказаться последним ударом.
– Возможно.
– Возможно? Я кое-что понимаю в жреческом деле.
Алленби кивнул:
– Не обижайся, пожалуйста, Бансом, но то, что Шелем был старшим жрецом «Барабу», приводит меня к мысли, что и он тоже кое-что понимал в своем деле.
Бансом покраснел.
– Конечно. – Они несколько минут ждали в тишине, не сводя глаз с двери кают-компании.
Когда вошел Нуссет с пачкой бумаг, Алленби взял их, подал ученику несколько медяков, и, не успел тот выйти из комнаты, как Алленби уже погрузился в чтение. Он был неподвижен, жили только голубые глаза. Дочитав страницу, он подкладывал ее в конец пачки. Наблюдая, как Алленби то посмеивается, то хмурится, то смаргивает слезы, как кивает, берясь за следующую страницу, Бансом снова вспомнил о довинитском миссионере.
«Я еще не слишком стар, – думал он. – Я еще мог бы пойти в ученики к каменщику. А еще работа жреца очень похожа на работу интермедиста… да и рассказчика. Если я когда-нибудь вернусь на Момус».
Он вздохнул, поднял голову и увидел, что Алленби протягивает ему бумаги; жрец не смог истолковать выражение его лица. Когда Бансом взял рукопись, Алленби встал и пошел к двери, затем остановился.
– Бансом, в четвертом часу ты выступишь перед труппой с этой главой. Будь готов. – Он повернулся и вышел.
Жрец сел, несколько минут таращился на закрытую дверь, потом посмотрел на бумаги в руке. Знакомые каракули Шелема покрывали нелинованные листы. Покачав головой, Бансом начал читать.
В четвертом часу Бансом стоял на упаковочном ящике в грузовом трюме «Барабу» в окружении собравшейся труппы. Люди, арваниане и ящеры – все в парадных одеяниях – стояли молча, ожидая слов жреца. Бансом откашлялся и начал:
–
Бансом читал слова Шелема, и месяцы борьбы, боли и страданий постепенно стирались из памяти, пока и жрец, и артисты не вернулись к тому мрачному часу.
–
Лорд Алленби, сидевший, скрестив ноги, за столом, смотрел на мрачные лица собравшихся.
– Есть предложения? – Его взгляд остановился на лице молодого человека в черно-коричневой мантии униформиста, ярко выделяющейся на фоне стены. – Пейнтер? Ты – старший из оставшихся на планете Горных Егерей.
