— Попробуйте! — могли бы повторить ему, так как не только не всякому дана способность внушения, но развитие ее и пользование ею — вещь, доступная немногим.
К тому же доктор вовсе не намеревался давать объяснения, которые умалили бы прелесть его опытов, испортили бы удовольствие зрителей, да они, по всей вероятности, и не поняли бы этих объяснений.
Но так как каждому хотелось непременно принять участие в празднике, то доктор уступил всеобщему желанию и показал еще массу фокусов, варьируя их до бесконечности.
Все веселились от души, и единогласно решили, что спектакль удался на славу. А потому, когда капитан Франкер, воспользовавшись всеобщим настроением, попросил Колетту обойти публику с белой шапочкой, в эту последнюю так и посыпались щедрые пожертвования. Таким образом несчастная семья покойного матроса разом была спасена от ужасов нищеты.
ГЛАВА II. Семейство Массей
Между пассажирами «Дюранса», которые покинули свою родину, соединились здесь на некоторое время и, может быть, более никогда не встретятся, самым симпатичным было семейство Массей, состоящее из отца, матери и троих детей.
Мы уже познакомились с Колеттой и Жераром, упомянули о Генрихе и их родителях. Несколько слов об их жизни дадут нам возможность еще ближе узнать их.
Начнем с главы семейства, Александра Массея, бывшего начальника отделения большого финансового общества «Французского Кредита». Он вместе с женой и детьми эмигрировал в Трансвааль.
Массей, несмотря на свои сорок восемь лет, прекрасно сохранился. Он был очень высок, богатырского сложения, со смуглым цветом кожи и с волосами с проседью; черные и густые брови придавали лицу энергичный вид. Одевался он всегда элегантно, с изысканным вкусом. В общем, его лицо было открытое, решительное, в нем чувствовался «порядочный человек»; вся его внешность производила прекрасное впечатление.
И на госпожу Массей можно было залюбоваться. Ей было около сорока лет; ее прелестное лицо, голова с очень густыми и уже побелевшими волосами походили на портрет XVIII столетия. « Замечательная свежесть ее лица, темно-синие глаза, в которых, как в зеркале, отражалось каждое ее впечатление, тонкие и правильные черты и даже небольшая полнота ее талии, нисколько не мешавшая быстроте ее движений, — все внушало к ней доверие и невольное уважение. Между нею и детьми отношения были самые дружеские, задушевные. В этой женщине сразу видна была мать в полном значении этого слова.
Трое детей, поразительного сходства между собой, унаследовали от своих родителей грацию, густые вьющиеся волосы, прекрасные глаза и красивые зубы; все они, и молодая девушка так же, как и мальчики, обнаруживали в своих движениях необыкновенную легкость и гибкость благодаря тому, что с детства были приучены к физическим упражнениям. Старшему, Генриху, был двадцать один год. Он только что окончил центральное училище искусств и мануфактур и получил диплом инженера-металлурга. Его прямой взгляд, хорошо обрисованный подбородок и манера высоко держать голову выдавали гордость и самоуверенность.
Его сестре, Колетте, шел семнадцатый год. Трудно себе представить что-либо очаровательнее этого белоснежного личика с розовыми щечками, освещенного большими, сияющими глазами; фигура ее — безукоризненна; со всем этим в ней была еще особенная прелесть: она вовсе и не подозревала о своей красоте.
Наконец, Жерар, прехорошенький мальчик, очень живой и веселый. Его несколько вздернутый нос, открытая улыбка, блестящий и насмешливый взгляд его голубых глаз обрисовывали веселый и немного беспечный характер и любознательность. Взглянув на него, сразу было видно, что это открытая и дружелюбная натура.
Мы не обойдем молчанием и служанку их, редкой преданности, хотя и ворчливую; эта Мартина, здоровая тулузка лет сорока пяти, всюду сопровождала своих господ; у нее были черные блестящие глаза и усики на верхней губе. Она всегда, не стесняясь, громко высказывала свое мнение, считая себя членом семьи Массей, на что и в действительности имела право, так как поступила в дом своей госпожи с момента ее замужества и вынянчила всех трех детей; последние очень любили ее, а она в них просто души не чаяла.
Славная Мартина! Несмотря на целых двадцать пять лет, проведенных ею в Париже, она до сих пор сохранила свой прежний говор, свои присказки, свои — тэ, свои — ах ты грех! тьфу! — и так далее.
В путешествии она, понятно, всему очень удивлялась, но, чем дальше ехала, тем больше всего боялась; океан, огромное судно, эта страшная машина, — все это были в ее глазах ничего не стоящие вещи; только одна привязанность ее к господам и могла заставить ее бросить все, к чему она привыкла, и доверить свою драгоценную особу переменчивой стихии.
Утром, накануне благотворительного праздника, Мартина стояла на палубе и неодобрительно выслушивала восторги, радости и удивления «своих детей» по поводу всего нового, встречающегося в путешествии; она трясла головой и поджимала губы, устремляя глаза к небу: очень выразительная мимика, понятная без слов.
— Ну, зловещий пророк, что тебе не нравится? — спросил ее Жерар, подсевший к ней.
— Что мне не нравится?.. О, Господи!.. Если бы только зависело от меня!..
— Ну, что еще?..
Мартина подняла руки к небу.
— Может быть, «Дюранс» недостаточно велик для сударыни?.. Или мы двигаемся слишком медленно?.. Подумайте!.. только семнадцать узлов!.. Это ужасно, не правда ли?..
— Тэ! месье Жерар, что мне за дело, сколько он делает узлов, только бы мне-то не быть бы на нем, это все, чего я желаю!!!
— Ну, признайся, по крайней мере, что все дивно хорошо… Посмотри-ка на это необъятное море, на это небо! Ай! летающая рыба!.. вот она!.. вот! совсем около тебя, смотри же скорей!..
— Летающая рыба!.. Это еще что за новости!.. И рыбы теперь залетали?..
— Ты можешь сама убедиться!.. Ведь плавают же утки!.. Отчего же и рыбам не летать, скажи на милость?
— Тогда мир стал бы вверх ногами. Кстати, вы мне напомнили об утках. У меня сердце болит по моим уткам… Бедняжки, остались они там одни, в Пасси… Что-то с ними будет там без меня?..
— Их съедят другие вместо нас, — решил Жерар совсем спокойно. — Ты знаешь, что с их точки зрения им это все равно.
— Э! тьфу! очень может быть, что их и съели бы! Но когда пришлось продавать дом… эти бедные малютки… так и побежали за мной, точно люди.
— Не воображая, конечно, что в один прекрасный день ты им перережешь горло, жестокая женщина! А что касается дома, то мы можем опять купить его, когда возвратимся и у папы будут деньги… а пока нам предстоит прелестное путешествие… что ты там ни говори!..
— Когда возвратимся?..
— А разве ты думаешь, что мы навсегда застрянем в Трансваале?..
— Застрянем! сохрани Боже!
— Знаешь, Мартина, — вмешалась Колетта, — за папой осталось право выкупить дом в течение пяти и даже десяти лет…
— Да за такое время мало ли что может произойти!..
— Ох! какая ты несносная с твоими глубокими вздохами, — не стерпел Жерар. — Разве ты не знаешь, что в той земле, куда мы едем, очень легко нажить огромные деньги? Ты сделаешься миллионершей, дура ты этакая!.. будешь ездить в карете!!
— Что ж, я бы не прочь!..
— Ты знаешь, Мартина, — начала тихонько Колетта, — папа серьезно надеется. А он и Генрих редко ошибаются в своих расчетах. Правда, папа увлекается, но разве он не прав?.. Благодаря своей энергии и сильной воле он может преодолеть все препятствия. Надо было видеть, с каким мужеством он принял на себя дело, перед которым у других опустились бы руки.
— О! мужества-то у него много, так же как и у мадам! Да и вы все у меня храбрецы! — воскликнула с гордостью Мартина.
— Да и ты у нас молодец: не оставила нас, несмотря ни на что! — сказала Колетта, положив ей на
