Ящики эти или, вернее, резервуары, будучи раз наполнены газом, не представляли более никаких хлопот. Норбер Моони надел один из них себе на спину с помощью помочей из широких ремней вроде того, как это бывает у тирольских и швейцарских горцев с их спинными корзинами.
Сами аппараты эти очень напоминали такие корзины по внешнему виду, то есть по форме своей, хотя были сделаны из белого железа и, кроме того, имели сверху довольно большие кожаные мешки. Мешок этот оканчивался под левой рукой небольшим добавочным пузырем, который стоило только слегка прижать локтем, чтобы пропустить известное количество кислорода в каучуковую трубку, герметически примыкавшую ко рту и носу человека, благодаря тонкой медной полумаске, выложенной по краям мягкими замшевыми подушечками.
Снарядившись таким образом, молодой ученый захватил с собой карманный компас, подзорную трубу, ружье и вернулся в круглую залу. Здесь он застал баронета, который при виде его в таком наряде поспешил осведомиться:
— На кого это вы, друг мой, идете войной в таком вооружении?
Молодой англичанин чувствовал непреодолимую потребность воздействовать против начинавшей его одолевать тоски и чувства грусти.
— Я просто собрался предпринять маленькую прогулку с целью исследовать окрестности! — отвечал молодой астроном. — Во всем этом деле есть нечто такое, что меня сильно интересует, а именно, я хочу уяснить себе, каким путем мы могли одновременно очутиться на Луне, и вместе с тем в стенах нашей обсерватории?! Можно только предположить, что вся вершина Тэбали целиком была оторвана и перенесена на Луну… Не пройдет и четверти часа, и я буду точно знать, как все это случилось…
— Нет ли какой-нибудь возможности принять участие в этой интересной экспедиции? — поспешил осведомиться сэр Буцефал. — Я бы с величайшим удовольствием отправился с вами, милый мой Моони!
— Ничего не может быть легче, баронет, — стоит вам только снарядиться вот так, как я сейчас, то есть вооружиться респиратором Каррэ, а я как раз зарядил их штук пять или шесть. Тогда ничто не мешает вам отправиться на прогулку вместе со мной! Виржиль, сходи-ка, принеси нам сюда еще один такой наряд!
— А нам разве нельзя принять участие в вашей экспедиции? — воскликнули почти одновременно доктор Бриэ и Гертруда Керсэн.
— Я полагаю, что было бы благоразумнее отказаться на этот раз от вашей мысли! — сказал Норбер Моони. — Во-первых, нам необходимо беречь по возможности наши запасы кислорода и не расходовать их понапрасну, а потому позвольте нам с сэром Буцефалом одним отправиться на эту первую рекогносцировку; затем, если не предвидится никакой особой опасности или каких-либо чрезвычайных неудобств, то и вы, в свою очередь, отправитесь делать открытия.
Уладив таким образом этот вопрос и снарядив, как должно, сэра Буцефала, наши приятели, не тратя даром времени, собрались в поход.
— Меня не менее вас интересует вопрос о том, каким путем наша обсерватория переместилась на Луну, — сказал баронет, — если только она, и мы вместе с ней, действительно находимся теперь на Луне! — добавил он почти тотчас же.
— Как?! Неужели вы все еще сомневаетесь в этом? — воскликнул Норбер Моони. — Ну, вы теперь не долго уже будете сомневаться, милый друг… Пойдемте! Пора и в путь!.. В данный момент мы с вами очень похожи на двух сбитенщиков где-нибудь в пригородной слободе. Но нам вряд ли встретится здесь кто- нибудь, кто бы посмеялся над нами!..
В этот момент, когда наши приятели готовились уже отворить дверь и выйти наружу, Тирилль Смис кинулся к своему господину.
— Сэр Буцефал выходит из дома без завтрака! — почти с отчаянием в голосе воскликнул примерный слуга и затем тоном приниженной мольбы добавил, — так соблаговолите по крайней мере захватить с собой этот шоколад и бисквиты.
— Ну, можно ли сердиться на этого скотину? — воскликнул баронет, не будучи в силах подавить улыбку и, не желая огорчить вконец расстроенного верного слугу, стал запихивать в карманы вышеупомянутые съестные припасы. — Ведь он положительно битком набит всякого рода добрыми намерениями по отношению ко мне!..
Дверь осторожно приотворилась, и молодые люди поспешили как можно скорее проскользнуть, затем снова крепко-накрепко притворить ее за собой.
Собственно эспланада пика Тэбали не испытала никаких заметных изменений.
Наши исследователи прошли по ней быстрым шагом, не останавливаясь, и направились к большой извилистой дороге, которая вела к подножию горы Тэбали. К немалому удивлению Норбера и вопреки всякому его ожиданию, оказалось, что и эта большая дорога нисколько не пострадала во время катастрофы; она нигде не прерывалась и по-прежнему змейкой спускалась по скату горы, оканчиваясь на уровне стеклянного слоя, подведенного стараниями Норбера Моони под основание горы. Но вместо того, чтобы там оканчиваться на обширном горном плато, эта дорога, как оказывалось, прекращалась на весьма значительном расстоянии от нижней долины. Вместо того, чтобы быть обращенной к востоку, дорога была обращена к северу, как это несомненно доказывали и само положение Солнца, и магнитная стрелка карманного компаса Норбера Моони, по которому он тут же проверил свои наблюдения над Солнцем. Во всяком случае, не подлежало сомнению, что не только вершина Тэбали, но и весь пик, то есть вся гора эта Целиком переместилась с поверхности земного шара на поверхность Луны благодаря какой-то чрезвычайной, сверхъестественной силе.
Жара была положительно нестерпимая под почти отвесными лучами Солнца, весьма схожего по виду и размерам с видом и размером Солнца, видимого с поверхности земного шара. Но Норбер Моони привычным глазом опытного астронома с несказанной радостью замечал, что отсюда даже простым, невооруженным глазом можно видеть гораздо более резкие выпуклости на Солнце, чем даже с помощью телескопов в подлунных обсерваториях. Это обстоятельство, равно как и присутствие светил на небесном своде среди яркого белого дня объяснялось, конечно, несомненной разреженностью а прозрачностью атмосферы. Атмосфера земного шара подобно тонкой дымке или пелене застилает от нас светила, тогда как атмосфера Луны позволяет свободно проникать как световым, так и тепловым лучам светил и не придает небесам того приятного лазоревого цвета к которому мы так привыкли; здесь небо черное, как чернила.
Кроме сильного ощущения жары, удушливой и палящей, жары какой-то раскаленной печи, наши два молодых исследователя ощущали еще странное чувство необычайной легкости своего тела. Они положительно не чувствовали на себе тяжести своего собственного тела, едва касались земли на ходу, причем, сами того не замечая, почти на каждом шагу проделывали удивительнейшие акробатические фокусы; так, например, чтобы обойти камень, лежавший на пути, они делали прыжки в четыре и пять метров. Такого рода удивительные гимнастические упражнения проделывались ими так невольно и бессознательно, что каждый из двух спутников замечал их не на самом себе, а только на своем товарище.
Норбер с удивлением следил за положительно диковинным скачком баронета, который, сделав громадный прыжок с легкостью и ловкостью горной серны, едва коснувшись поверхности, отскочил точно резиновый мяч, — затем продолжал идти своей обычной походкой.
«Нет, это что-то совершенно невероятное! — думал молодой ученый. — Он должен безусловно чувствовать себя разбитым и усталым, как и всякий из нас после таких скачков… Несчастный непременно сломает себе шею, если будет продолжать спускаться с горы таким необычайным способом!»
Но в тот же самый момент, желая обойти небольшую трещину в почве, Норбер Моони отступил шаг назад и вдруг почувствовал, что его приподняло на высоту от пяти до шести метров и затем нечувствительно опустило снова на поверхность.
Баронет, только что проделавший, сам того не сознавая, свой удивительный скачок, теперь с невероятным изумлением смотрел на своего спутника и, казалось, был в высшей степени озадачен его выходками.
,Вот оно что! — подумал тотчас же молодой астроном, — теперь я понимаю, в чем штука; ведь это закон притяжения (силы тяжести) играет с нами эти шутки!., На Луне сила тяжести в шесть раз меньше, чем на Земле. Из этого, конечно, следует, что наша мускульная сила «ушестеряется» и против воли превращает нас в бессознательных акробатов!»
Придя к такому выводу, Норбер Моони никак не мог удержаться от желания поделиться с баронетом
