своей племяннице.
— Племянница ваша, господин доктор, говорит, что чувствует себя прекрасно! — ответил за нее Норбер Моони.
— А вы, сэр Буцефал?
— Я чувствую себя немного разбитым и утомленным, немного как бы помятым и придавленным, но надеюсь, что ни один из жизненных органов у меня серьезно не пострадал.
— А вы, Виржиль, целы и невредимы?
— Да, господин доктор, и цел, и невредим, и весь к вашим услугам, готов хоть сейчас повторить еще раз ту же штуку!
— Вот что я называю молодцом! — весело воскликнул доктор, — с таким парнем хоть куда! Всюду он будет хорош и на своем месте! От души поздравляю вас, Виржиль, с прибытием на Землю!.. Ну, а Фатима как?.. А Тиррель Смис?.. да где же Тиррель Смис?.. Что-то его не видать!..
— Да, в самом деле, где же Тиррель? — осведомился баронет, оглядываясь по сторонам.
— Тиррель! — крикнул он.
На призыв сэра Буцефала отозвался какой-то глухой стон, как бы исходивший из-под земли. Принялись разыскивать его ощупью, так как было до такой степени темно, что легко можно было не заметить человека даже на расстоянии двух шагов. Наконец, Виржиль случайно наткнулся, шагах в десяти от общего лагеря, на нечто такое, что, судя по очертаниям, положительно нельзя было признать за человека, но на ощупь предмет этот имел много общего с образцовым камердинером сэра Буцефала Когхилля.
Однако Виржиль очень затруднялся объяснить себе, в какой позе он застал своего приятеля Тирреля Смиса. Это было положительно что-то непостижимое.
— Эй, товарищ! что вы тут делаете? — крикнул он, видя, что тот остается совершенно неподвижным и молчит.
Вглядываясь с особенным вниманием в находившуюся перед ним фигуру, Виржиль заметил, что Смис стоит головой вниз и на ногах, согнувшись в дугу.
— Я не знаю, где я!.. Не знаю, что со мной! — отвечал какой-то замогильный голос, — чувствую, что у меня земля в глазах, во рту, в носу, в ушах, словом, — везде!.. И мне так тяжело… все мои члены ноют и болят… я полагаю, что, наверное, переломил себе руки и ноги… ох!..
— Бросьте вы это, товарищ! — весело воскликнул Виржиль. Вы просто ткнулись головой в песок, ну, что называется, редьку закопали! Да так вот и стоите… у вас и сейчас еще нос в песке! Встаньте, выпрямитесь, отряхнитесь и все пройдет! — утешал его Виржиль, наконец поняв, в чем дело. — Да что вы думаете, уж не приняли ли вы Нубийскую пустыню за ванную с деревянным полом?.. Тут ведь нырять неудобно!.. Ну же, приятель, подбодритесь немного, постарайтесь выпрямиться и поднять голову. — И сопровождая слова свои соответствующим движением, Виржиль придал Тиррелю Смису надлежащее положение человека, стоящего на ногах, и затем, поддерживая его под руки, привел к тому месту, где собрались и расположились тесной группой остальные путешественники, без церемонии рассевшиеся на земле.
— Ну, вот, вы теперь сами видите, приятель, что вы еще не сломались на куски! — шутил Виржиль.
— А вот и ты, Тиррель! — воскликнул сэр Буцефал, к которому теперь вернулось самое благодушное настроение, — я уже опасался было, что ты собираешься изменить мне и лишить меня своей приятной компании, мой милый! Ну что, ты не имеешь ни малейшего желания снова вернуться с нами на Луну?
— Опять на Луну?! — воскликнула Гертруда Керсэн с искренним ужасом. — О, надеюсь, что никто об этом даже не помышляет, даже вы, господин Моони! Не правда ли?
— Что касается меня, то я, право, не поручусь вам за себя в этом отношении! — отвечал молодой астроном, — там осталось еще столько любопытного, столько такого, что было бы достойно изучения и основательного исследования, что мне, право, жаль, что мы вынуждены были бросить все это без внимания! Для меня одной перспективы повторить это путешествие с теми же спутниками уже достаточно, чтобы заставить решиться вторично отправиться на Луну!
— То, что вы говорите, конечно, весьма любезно милый господин Моони, но если вы позволите, то я за себя лично извинюсь перед вами и воздержусь от повторения этого путешествия! — смеясь проговорил доктор Бриэ.
— Ну, а ты? Каков твой ответ, Тиррель? — осведомился баронет. — Неужели ты отпустишь меня одного теперь на Луну?
Бедный образцовый камердинер с трудом подавил возглас и жест отвращения и ужаса при этом вопросе. Как! Неужели ему придется снова вернуться на эту непривлекательную Луну, которую он давно уже проклял в душе!.. Вернуться снова на Луну, тогда как он уже мечтал в тайне своего сердца увидеть вскоре Керзон-стрит и, отказавшись от этой кочевой жизни и мыканья в пространстве, снова зажить той корректной и элегантной жизнью, какая приличествует настоящему, идеальному образу настоящего английского баронета! Да, перспектива вернуться снова на Луну была, несомненно, тяжким и совершенно уже не предвиденным ударом для бедного Тирреля Смиса. Но он еще никогда в своей жизни не погрешил против священных обязанностей примерного слуги и потому отвечал:
— Я весь к вашим услугам, милорд!
Между тем Фатима, державшая в своей руке руку госпожи, с непритворным страхом и ужасом внимала этому разговору, и нервная дрожь, пробегавшая по всему ее телу, свидетельствовала о том безграничном, смертельном страхе, какой внушала ей подобная перспектива.
— Полно, дитя мое, — ласково проговорила Гертруда Керсэн, — успокойся, родная! Наше странствие окончено, и если мы его и повторим, то, во всяком случае, не так скоро… Сэр Буцефал шутит, Тиррель Смис! — успокоила она и безмерно огорченного примерного камердинера.
При этих словах Фатима с облегчением вздохнула полной грудью, у нее точно камень свалился с души, а Тиррель Смис своим обычным, естественным голосом обратился к баронету со словами:
— Если милорд проголодался, то смею доложить, что корзина с съестными припасами здесь, и я могу сервировать стол, если вы пожелаете!
— Вот это самая умная мысль, какую кто-либо высказал здесь до сих пор! — воскликнул доктор Бриэ. — Право, мы не можем лучше отпраздновать наше возвращение на alma parens, как хорошим маленьким ужином!
Отправились распаковывать корзину, которую спустя немного времени нашли вместе с электрическим фонарем под тканью парашюта, а минут пять спустя наши путешественники с особым удовольствием подкрепляли свои силы, отдавая должную честь угощению, приготовленному для них стараниями Тирреля Смиса.
Тем временем первые лучи дневного света стали появляться на востоке, а затем, немного спустя, стало уже настолько светло, что наши путешественники могли до некоторой степени судить о характере той местности, где они находились. Это была громадная песчаная равнина, усеянная там и сям группами высоких пальм с тянущейся с восточной стороны сплошной линией темной зелени, очевидно, окаймлявшей берега какой-нибудь реки.
— Я был бы крайне удивлен, если бы то, что мы видим вон там, вдали, не было Нилом! — воскликнул Норбер Моони. — Подождем, господа, пока совсем рассветет, и тогда пойдем туда, чтобы убедиться, верно ли мое предположение.
— К чему же ждать?! — возразила Гертруда Керсэн, — пойдемте туда сейчас, господин Моони! Всем будет очень приятно пройтись теперь, когда утро так свежо и прохладно, а воздух так чист, и мы имеем возможность обходиться без этих надоедливых, противных респираторов!
— Так вы очень сердиты на них?! — пошутил молодой астроном. — А подумали ли вы о том, что без них мы теперь не были бы здесь, где нам так хорошо и приятно?!
— Ну, считайте меня и черствой, и неблагодарной, сколько вам угодно! — так же шутливо ответила молодая девушка, — а я все же скажу, что предпочитаю наш земной воздух самому лучшему, самому чистому кислороду, которым мы вынуждены были пользоваться на Луне!
Все остальные вполне согласились с ней. Не заботясь о парашюте, который теперь был положительно ни к чему не пригоден, наши путешественники направились к зеленеющей вдали группе деревьев.
Дойти туда было не так-то близко; на это потребовалось более часа. Однако наши путешественники за это время настолько успели отвыкнуть от своего земного веса, что тяжесть своих тел казалась им ужасно затруднительной, и они с большим трудом совершили этот небольшой переход в пять или шесть километров.
