На пестрых циновках Раки, любимая обезьянка Флоренс, извивалась в предсмертных корчах ужасной агонии, обвитая кольцами отвратительной черной змеи из породы кобр. Несчастное маленькое животное, сдавленное сильными кольцами змеи, искусанное его ядовитыми зубами, не имело даже силы кричать и сопротивляться! Теперь уже кричала обезумевшая от ужаса и горя Флоренс, призывавшая весь дом на помощь, не будучи в состоянии сама помочь своей несчастной любимице. Разумнее, конечно, было бы бежать как можно скорее от страшной опасности, грозившей ей, от которой ее спасла бедная маленькая обезьянка, став жертвой страшного гада.
Кобра-найа, которую называют также кобра-капелла, или очковая змея, без сомнения, самая ужаснейшая из всех видов змей, так как яд ее не поддается никаким противоядиям и настолько силен, что в двенадцать минут убивает самого сильного и здорового человека.
К счастью, Кхаеджи был здесь. Не сказав ни слова, не проявив ни единым звуком чувства ужаса или удивления, он схватил в свои мощные объятия обезумевшую девушку и унес ее из комнаты, как ребенка. Затем, вернувшись назад, он схватил попавшуюся ему под руку забытую на кресле шелковую шаль и накинул ее на извивающуюся черную массу, а затем кинулся к окну и, преграждая доступ в комнату сбежавшимся на крик людям, громко крикнул: «Не входите никто! Мисс Флорри спасена!» — потом, обращаясь к слугам, приказал: «Скорее сюда чашку с молоком и дудку или музыкантский рожок из казармы! живо! Нельзя терять ни минуты!».
Почти тотчас же явилось то и другое. Поставив чашку с молоком у окна, индус принялся наигрывать тихонько на дудке какую-то однообразную, монотонную мелодию, прерываемую по временам резкими пронзительными звуками. Вскоре край шелковой шали стал приподниматься, и плоская голова кобры высунулась из-под него, затем мало-помалу отвратительный гад, покинув свою уже безжизненную жертву, выполз весь из-под шали, невольно поддаваясь этому музыкальному призыву, как бы действительно зачарованный этими звуками. Движения змеи в это время были до такой степени ритмичны, что казалось, будто ее тянут какой-то невидимой нитью.
В тот момент, когда кобра доползла до чашки с молоком, Кхаеджи перестал насвистывать, и животное, почуяв лакомый напиток, вытянуло шею и потянулось к молоку. Но недолга была радость отвратительного гада, потому что меткая пуля Кхаеджи, пущенная им почти в упор в голову змеи, уложила ее на месте. Тогда все могли войти в комнату и измерить страшную кобру, имевшую около двух аршин длины, и развернуть тело несчастной ее жертвы, успевшей уже похолодеть.
Флоренс, очнувшаяся от своего испуга, горько оплакивала свою маленькую любимицу, а госпожа О'Моллой была положительно поражена случившимся. Все инстинктивно сознавали, что это печальное происшествие предотвратило собой другое, еще более ужасное и трагическое. Между тем не только весь караул, но и все люди в казарме всполошились, разбуженные выстрелом часового. Патрули обошли и обыскали весь парк и все прилегающие к нему земли и не нашли ничего, кроме пустого холщового мешка на дорожке, идущей вдоль фасада флигеля. Тем не менее показание часового и это вещественное доказательство, не говоря уже о трупах кобры и Раки, несомненно свидетельствовали о том, что какой-то неведомый враг прокрался в дом и умышленно принес сюда это страшное животное. По-видимому, вражда, тяготевшая над покойным полковником Робинзоном, не умерла вместе с ним, а перенеслась и на его детей. Кто же были эти беспощадные, безжалостные враги? Никто не имел о том ни малейшего представления.
Теперь все собрались в гостиной и держали совет по поводу последних событий. Особенно встревоженной и перепуганной казалась мистрис О'Моллой.
— Нельзя терять ни минуты! — воскликнула она. — Надо во что бы то ни стало и как можно скорее покинуть Индию, увезти отсюда этих двух бедных детей. Здесь им угрожает на каждом шагу какая-нибудь страшная опасность, от которой мы не в силах уберечь их. Никто из нас не знает, откуда она нам грозит, кто те, которые держат в своих руках руководящие нити этого тайного заговора против ни в чем не повинных детей? Но что им угрожает здесь ежеминутно страшная опасность, это не подлежит сомнению. С каждым днем покушения на их жизнь будут возобновляться до тех пор, пока наконец не увенчаются успехом, как это было с покойным полковником. Надо бежать отсюда, господин Глоаген! Надо бежать сейчас же! Лучше я сама увезу отсюда этих детей, сяду с ними завтра же, нет, сегодня же на первое отходящее судно, чем допущу, чтобы они подвергались ежеминутной страшной опасности умереть от руки неизвестного убийцы!
— Я готов увезти их немедленно отсюда, — сказал господин Глоаген, — как вам известно, таково было именно мое намерение.
— Да, но надо покинуть не только Калькутту, но и саму Индию. Надо, чтобы между этими детьми и преследующими их врагами лежал целый океан, иначе их непримиримая злоба будет преследовать этих несчастных точно так же, как она преследовала их отца на всем громадном пространстве этой страны.
— Я согласен пожертвовать, если нужно, моим путешествием в Бомбей! — сказал господин Глоаген.
В этот момент в гостиную вошел и майор О'Моллой, которого никто не видел со времени завтрака вчерашнего дня. Вестовому с величайшим трудом удалось наконец разбудить его и объявить ему о случившемся. Он явился с нависшими на глаза волосами, растрепанными усами, бледный, со впалыми щеками, едва держась на ногах.
— Что я слышу? Новые неприятности?.. Эти люди не имеют ни малейшего сожаления к моей болезни… Если бы они только знали, что значит мучиться печенью… Здравствуйте, господа! Здравствуй, жена, дети, здравствуйте!.. Мне вчера пришлось праздновать в клубе повышение по службе двух моих товарищей, вот почему я был лишен удовольствия видеть вас.
По-видимому, вид этой живой развалины еще более возбудил нервы госпожи О'Моллой.
— О, проклятая страна! проклятая страна! — восклицала она в припадке нервного озлобления, — покинем ее скорее все… Мне противны эти деревья, эти коричневые лица, эта отравленная всякими ядами природа… Мне кажется, что в каждом из этих слуг скрывается тайный убийца, что в каждом стакане питья отрава. Ах, майор, уедем, уедем скорее отсюда!
— Но, милая моя… — робко возразил было майор.
— Не возражайте!.. не возражайте О'Моллой, если вы имеете ко мне какое-либо чувство, вы тотчас же отправитесь в свою комнату, наденете мундир и поедете сейчас же к вице-королю. Теперь четыре часа утра, через час он вас примет, вы попросите у него немедленного отпуска, и с первым пароходом, даже с первым парусным судном, которое будет отходить отсюда, мы покинем Индию!
Майор не пытался даже воспротивиться воле своей супруги. Он давно знал, что это будет бесполезно. И потому, не сказав ни слова, он предоставил себя в распоряжение своих слуг, оделся в полную парадную форму и спустя три четверти часа снова явился в гостиную, на этот раз уже в полном блеске.
— Так это решено, вы непременно хотите уехать? — спросил он жену.
— Да, да, и сегодня же! Куда бы ни уехать, лишь бы уехать! — отозвалась госпожа О'Моллой.
— Она, быть может, и права, это, пожалуй, необходимо для моей печени, — сказал майор, глядя на господина Глоагена, как бы желая оправдаться в своем пассивном послушании.
И вслед за этой слабой попыткой выказать свою самостоятельность, майор отправился на аудиенцию к вице-королю.
С его отъездом нервы госпожи О'Моллой стали понемногу успокаиваться. Разговор стал более спокойным, господин Глоаген не мог не подтрунить над своими неудавшимися планами туриста.
— Как видно, мне не суждено было видеть ни подземелий Эллора, ни Джагернаутского храма, точно так же, как не было суждено мне увидеть, в бытность мою в Египте, развалин Фив и Мемфиса. Путешествие это мне придется повторить еще раз. Но позвольте вас спросить, многоуважаемая мистрис О'Моллой, желаете ли вы непременно отправиться прямо в Европу, или, быть может, считаете достаточным покинуть Индию?
— О, мне все равно, куда уехать, в Европу или какую-либо другую страну. Главное — это покинуть Индию, во что бы то ни стало! Все остальное не важно!..
— О, в таком случае мы все можем совместить! — радостно воскликнул господин Глоаген. — Как вам известно, я намеревался посетить Камбоджу, чтобы лично ознакомиться там, на месте, с памятниками кхмерской архитектуры… итак, если вы не будете ничего иметь против этого, мы сделаем небольшой крюк и заглянем в Кохинхину, вместо того, чтобы направиться прямым путем в Европу.
