Андре Лори
Рубин Великого Ламы
ГЛАВА I. У Купера и К°
Никогда не бывает так весело в прекрасных кварталах Лондона, как в ясное весеннее утро, когда ни туман, ни дождь не омрачают его. Солнце всходит на светло-голубом небе, атмосфера дышит свежестью; подъезды домов кажутся высеченными из снега; штукатурка портиков принимает вид мрамора, а медь на дверях блестит как золото.
В одно подобное утро молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, судя по наружности, француз, вышел из гостиницы «Пельгам» и направился вниз по Портландской улице, ведущей к Темзе.
Дойдя до Главного Цирка, он повернул направо на Оксфордскую улицу и поднялся по ней до соединения с улицей Бонд.
Сворачивая на эту улицу, он несколько замедлил шаги. Очевидно, тут и была цель его утренней прогулки; вероятно, какая-нибудь покупка, потому что он с упорным вниманием стал рассматривать роскошные выставки в окнах магазинов, особенно ювелирных.
Господин этот был выше среднего роста, хорошо сложен, хотя, конечно, не как идеальная модель для художника, с симпатичным лицом, которое назвать красивым было бы трудно.
Во всей его наружности было что-то такое, что бросалось в глаза и показывало в нем человека высшего полета, особенно интересного для некоторых романистов. Все в нем не походило на человека заурядного.
Вглядываясь в него внимательнее, невольно составляешь мнение в его пользу: стройная фигура, тонкие усы, взгляд ясный и прямой, в манере держать голову, в походке и поступи видна решительность и уверенность в себе — такие качества, которые создают истинную элегантность мужчины, какой не купишь у портного.
Вообще никто не сказал бы, что у Оливье Дероша вульгарный вид… Впрочем, суть не в этом…
Утром бывает большое движение на всех торговых улицах. До завтрака прекрасные покупательницы выезжают, чтобы побывать у своих поставщиков и удостовериться, исполнены ли данные им заказы. Улица Бонд в это утро особенно была переполнена публикой и экипажами, которые больше всего толпились в узком проходе, где она делает поворот. Здесь кареты двигались медленно, без перерыва, одна вслед за другой, так велика была теснота и давка.
Сидящие в каретах, казалось, все были знакомы друг с другом: из кареты в карету перебрасывались веселыми приветствиями и посылали воздушные поцелуи.
Сцена эта, живая и блестящая, заинтересовала молодого иностранца, который стоял около витрины магазина Купер и К°, одного из первых ювелиров на улице Бонд. В это время прямо против подъезда остановилась карета, которая особенно привлекла его внимание. В самом экипаже не было ничего замечательного; он был только чист и опрятен; но сидящие в нем — мать с дочерью — сразу произвели на него необычайное впечатление, которого он не мог понять: наружность дам невольно привлекала его, но в то же время так же невольно отталкивала. И кто знает! Быть может, это непонятное ощущение было таинственным предупреждением, что дамы эти будут иметь значение в его жизни. Но только он не мог отвести взора и, оставаясь незамеченным, стал подробно их рассматривать.
Мать была высокая и плотная женщина, с выразительным лицом и орлиным носом; небольшой надменный рот, величественный, властный и высокомерный взгляд — словом, настоящая Агриппина.
Молодая же девушка, блондинка с большими темными глазами, была прекрасна, но выражение печали и дурного настроения делали ее похожей на мать. По всему этому безошибочно можно было заключить, что они только что обменялись не особенно приятными речами.
Дамы не покидали кареты, а с козел спустился лакей и отнес их поручение в магазин. Две минуты спустя из магазина вышел приказчик и, подойдя к ним, подал ларчик с драгоценной вещью. Старшая из дам, открыв его, стала рассматривать ироническим взглядом лежащую там вещь; мысленно она сосчитала число камней, стараясь найти какой-нибудь недостаток, чтобы придраться.
— Оправа мне кажется непрочной! — сказала она недовольным тоном.
— Мы усердно старались следовать вашим инструкциям, миледи! — вежливо ответил приказчик.
— Что вы на это скажете, Этель?
Вместо всякого ответа молодая девушка сделала скучающий жест, который мог означать:
— За такую цену, какую я им дала, чего же можно требовать!
— Ну, хорошо, — сказала дама, — я их беру!
— Не нужно ли завернуть, миледи?
— Бесполезно! — ответила дама, не глядя на приказчика, который поклонился и вернулся в магазин.
Лакей снова сел рядом с кучером, который хотел трогать лошадей. В эту минуту молодая девушка вскрикнула.
Полученный от матери ларчик, который она небрежно держала, вдруг выскользнул из рук и, падая на тротуар, раскрылся.
Футляр покатился в одну сторону, а вещь в другую, к самым ногам молодого иностранца. Быстрым движением он поднял драгоценную вещь и поднес к глазам, с любопытством рассматривая этот прекрасный рубиновый медальон. Затем, положив его обратно в ларчик, молодой человек подал дамам, приподнимая шляпу.
Мать коротко поблагодарила, а девушка только поклонилась, не говоря ни слова. Карета уехала.
Молодой человек несколько минут оставался в задумчивости на том же самом месте. Неподалеку от него беседовали два господина.
— Это прекрасная мисс Дункан! — сказал один.
— Она прекрасна, но не первой молодости, не правда ли?
— Что вы говорите! Да ей едва ли минуло двадцать лет!
— О! Но ведь уже давно «Court journal» и «Morning Post» упоминают ее имя!..
— Всего три года; она стала выезжать в семнадцать лет. Но это верно, что она кажется старше своих лет.
— Что касается меня, то я пожелал бы ей иметь более кроткое и веселое выражение лица.
— Ах, мой милый, неужели вы думаете, что очень приятно жить под властью леди Дункан? Какая теща в перспективе! И я не удивляюсь, что женихи стали редки… Да к тому же, ведь Дунканы небогаты, а когда нужно жить прилично с недостаточными ежегодными доходами, то жизнь не очень-то сладка…
— Но ведь лорд Дункан наследник высоких титулов и больших владений лорда Аннандаля, кажется?
— Да, вероятный наследник. У лорда Аннандаля жизнь еще крепко держится в теле, да он и не такой человек, чтобы в чью-нибудь пользу отказаться от своих выгод. Вот уже не менее десяти лет, как он должен был бы уступить место своему племяннику, но он, точно нарочно, медлит, чтобы раздражать леди Дункан. «С каждой телеграммой, — говорит она иногда, — я получаю удар вечно обманутых ожиданий…» Это значит, что она ждет — не дождется известия о смерти лорда Аннандаля.
— Это ужасно!
— Мой милый, когда приходится беднягам плохо…
— Так вот почему она не выдает замуж свою дочь!
— Вот это мило! Откуда вы явились, мой друг? Не в вашей ли стране так бывает, что человек, уважающий свое достоинство, оказывает внимание приданому женщины, которую выбрал?
— Вероятно, точно так же, как и в других странах!
— Громадное заблуждение! Я могу вам указать на недавний случай с лордом Темплем, который счел за лучшее не осведомляться о приданом; вступая в брак, он отказался получить двадцать тысяч фунтов стерлингов (пятьсот тысяч франков), которые переходили к его жене по наследству от матери.
— Для человека, который, как говорят, каждый час может иметь более тысячи фунтов, не трудно позволить себе эту роскошь! Но обыкновенные смертные, без сомнения, смотрят на это гораздо трезвее, — ведь вот же не выходит замуж прекрасная мисс Дункан!
— Это объясняют иначе. Я слышал, что она хочет ехать на Сандвичевы острова ухаживать за
