предпочтете?
— Навряд ли у вас хватит средств, — вставил Голиас, — он очень дорого стоит, и веревка к нему не прилагается.
— Назовите цену, и я удвою ее. — Семирамида повернулась и кивнула придворному, который, видимо, ведал ее казной. — А веревка мне и не нужна. Он сам пойдет за мной.
Я понимал, что царица права, и впал в отчаяние. Скотство — ничто в сравнении с теми последствиями, которые из него вытекают. Джонс был моим другом, и теперь он сам себя приговаривал к тому, чтобы остаться ослом на всю жизнь.
Я подавленно наблюдал, как Голиас достает свой нож. Луций нетерпеливо повернулся к нему. Теперь он стоял мордой к лесу, хвостом к дороге. Голиас срезал веревку и, раскрутив ее в воздухе что было силы, хлестнул осла по спине. Луций взревел от боли и ринулся вперед, а Голиас вслед за ним.
— Помни о Гермионе! — кричал он ему, нанося удар за ударом. — Беги, если хочешь увидеть ее вновь!
Возможно, наказание умерило похоть, да и смысл слов Голиаса дошел наконец до Луция. Он опрометью понесся к реке. Я пустился вдогонку за Голиасом. В провожатых мы не нуждались.
Семирамида взвизгнула, и, оглянувшись через плечо, я увидел, что она опять взобралась на слона. Слоны, верблюды, лошади — все кинулись за нами в погоню. Трубные звуки, фырканье и ржанье доносилось сквозь треск ломаемого леса.
Теперь я уже улепетывал не ради Джонса, но ради спасения собственной шкуры. Однако от приятелей отставал на глазах.
— Джонс, принюхайся! Где река? — выдохнул на бегу Голиас.
Джонс поскакал впереди. Мы спешили вслед, продираясь сквозь густые заросли поймы. Бежать было тяжело; но, к счастью, топкая почва затруднила погоню. Слоны и верблюды увязали в тине, и даже лошади проваливались по колено. Спасительное препятствие помогло нам оторваться от преследователей. Мы добежали до реки. Луций в страхе замер на крутом берегу. Голиас пнул его ногой (в лесу он выронил веревку):
— Ступай, черт возьми! Спускайся к воде! Мы проскользнули сквозь колючие заросли, увитые лозой.
— Держитесь поближе к берегу, — поучал нас Голиас. — И пригните головы. Это наш единственный шанс… Нет! — воскликнул вдруг он, когда мы, пробравшись сквозь кусты, оказались на самом краю обрыва. — Смотрите, вон там плот. Шендон, у тебя за спиной пантера… Отчаливаем!
18. Путешествие с комфортом
Отвязав канат от корня дерева, я прыгнул на плот. Голиас успел уже оттолкнуться, и я немного промахнулся. Поднырнув поближе, я забрался на борт. С берега доносились голоса наших преследователей. К счастью, они были слишком ленивы, чтобы спешиться. Точно так автомобилисты не желают вылезать из машины, чтобы топать на своих двоих. Семирамида и ее спутники спешно высматривали пологий спуск, по которому четвероногие могли бы выбраться к реке.
— Спрячь Луция в шалаше! — выпалил Голиас. На другом конце плота громоздилось строение, очертаниями напоминавшее вигвам. Оно было сколочено из досок и казалось крепким, но недостаточно объемистым для того, чтобы вместить ишака средних размеров. Луций угрюмо опустил уши.
— Он там не поместится.
— Поместится. А как же иначе? Давай-ка, Шендон!..
Луций раздраженно помахивал хвостом. Голиас легонько кольнул его ножом в круп и тут же отскочил. Осел брыкнулся, и я, крепко ухватив его более слабые передние ноги, дернул их на себя. Одновременно Голиас сильно толкнул его, и осел грохнулся на бок. Луций и опомниться не успел, как мы схватили его за хвост и за уши и вцепились в гриву. Встать он не мог, брыкаться не решался, и нам удалось впихнуть его в шалаш.
— Если плот не развернется так, что мы станем мишенью, — сказал Голиас после того, как и мы втиснулись в шалаш, — нам нечего опасаться.
В одной из досок был круглый глазок. С трудом изогнувшись, я взглянул сквозь него. Течение вынесло нас на середину реки. Расстояние между нами и нашими врагами увеличилось, но теперь они могли нас видеть. Вскоре свирепые крики возвестили, что плот замечен. Прежде чем они решились на что-нибудь, появилась Семирамида. Стоя во весь рост на голове слона, она визжала:
— Стреляйте! Стреляйте! Упустите только — всех казню!
Слуги повиновались. Иные стреляли с места, едва успевая вытаскивать стрелы из колчана и натягивать тетиву. Иные скакали вдоль берега и посылали стрелы, поравнявшись с нами. Некоторые, подъехав к обрыву, бросались в воду вместе с лошадьми. Видимо, они плохо представляли, что такое глубоководные реки. Или же Семирамида казалась им страшнее любой стихии.. Лошади их тонули, не в силах справиться с течением. Свист стрел действовал мне на нервы.
Парни знали свое дело. До меня быстро дошло, что одна из стрел может влететь через глазок. Я отпрыгнул от своего наблюдательного пункта. Стрелы барабанили по доскам, как дятел клювом по барабану. Многие отскакивали, но большинство втыкалось в доски. Немногие, правда, пронзили обшивку насквозь.
К счастью, плот не развернулся так, чтобы открытая часть шалаша смотрела на западный берег. Иначе бы нам каюк. Плот то и дело покачивался, ввергая нас в панику, но все же мы постоянно находились под прикрытием. К тому же нам помогла сама река. Течением нас относило к противоположному берегу, и вскоре мы оказались вне пределов досягаемости. Встреча с Семирамидой настолько потрясла нас, что, только достигнув середины реки, мы почувствовали себя в безопасности и рискнули высунуться наружу.
Царицы уже не было видно, и только несколько всадников мчались вдоль берега, вспенивая воду. Они высматривали тропу, по которой можно было бы вскарабкаться наверх. Наконец один из них скрылся в листве, обнаружив, по-видимому, устье ручья. Его товарищи поочередно последовали за ним. Мы вздохнули с облегчением. Теперь можно было свободно обсудить происшествие.
— Всё, в эти края я больше не ездок. В какой части Романии правит Семирамида?
— В юго-восточной. — Взглянув на меня, Голиас расхохотался. Он даже лег в изнеможении, держась за живот. — Если бы ты только мог видеть себя со стороны, когда пытался спасти Луция от проявлений его животной натуры!
Я покраснел.
— Но это же был не Луций… Никто не заподозрит меня в избытке ханжества, однако кое-какие вещи». — Я осекся, понимая, что спорю, прислушиваясь к голосу чувств. А ведь когда-то я гордился тем, что неизменно опираюсь на доводы разума. — Черт побери, — выпалил я под конец, — видишь ли, кое-какие вещи просто недопустимы, особенно со стороны женщины.
— Разумеется, — примирительно сказал Голиас, — влечение к красоте должно быть естественным. Хотя не всегда она вызывает подобающий отклик. Давай-ка осмотрим эту старую калошу.
Я был рад сменить пластинку. Мы приступили к осмотру. У задней стены шалаша было сложено какое-то барахло. Им мы и занялись в первую очередь.
— Хорошо, — сказал я, — удочки нам пригодятся. Но как быть вот с этим ружьем? Оно заряжается с дула.
— Я знаю, как с ним обращаться. — Голиас изучал запасы провизии. — Кукуруза, кофе, соль, бобы, рис, и — смотри-ка! — в этот промасленный лоскут завернут бекон. В кувшине патока.
— Соорудим ленч, — предложил я, — и захватим немного провизии с собой. Из-за Джонса мы то и дело влипаем в неприятности. Кто знает, с чем мы еще столкнемся по дороге, прежде чем доберемся наконец до постоялого двора.
— До постоялого двора? — с удивлением переспросил Голиас. — Неужели ты опять собираешься глотать дорожную пыль и понукать Луция? Не лучше ли проплыть половину пути, не тревожась ни о чем? Мы бы отлично провели время.
Не желая выглядеть недогадливым, я принялся спорить.
— Так-то оно так, — начал я, — но как же хозяин плота? — (Надо отметить, что вопрос собственности до сей секунды мало меня занимал.) — Ведь он и сам, должно быть, собрался путешествовать? Вон сколько припасов сюда натащил.
