«Если бы я пришла в сознание несколькими часами позже, — подумала я с раздражением, — передо мной уже не стояла бы проблема выбора». Я должна была решить, что делать, и решить быстро.
Передо мной были открыты три пути — жить с тетей, с Клэром или с Фернандо. Существование с леди Расселл было бы постоянной пыткой, убогой и скучной. Клэр более всех внушал мне ужас; сегодня я увидела его без маски, и его истинное лицо, которое он до этого скрывал от меня, соответствовало страшным слухам, ходившим о нем. Они были безжалостными, все, даже Джонатан, проговорившийся о любви и мучивший меня отвратительными зрелищами. Фернандо — нежный и добрый, он увезет меня от жестоких, бессердечных людей, увезет из города, порождающего ужас, который я видела. Если я не уеду с ним, на моей совести будет его смерть.
Итак, выбор был ясен.
Намечая план действий, я чувствовала себя спокойной и собранной. Было необходимо, чтобы Мэри снова уснула. Это было несложно: я знала ее слабости. Я высказала предположение, что глоточек бренди поможет мне уснуть. Она принесла мне бутылку, которую моя тетя держала под предлогом угощения для гостей. Отпив крошечный глоточек, я притворилась уснувшей. Едва мои глаза закрылись, Мэри поднесла бутылку ко рту. Через час она уже похрапывала.
Когда я выбралась из постели, я поняла, что мое хорошее самочувствие было обманчивым. Я еле волочила ноги и вынуждена была держаться за мебель, пока упаковывала одежду и кое-какие безделушки. Мой плащ был так тяжел, что я думала, что никогда его не надену. Мэри оставила на донышке бренди, я глотнула и почувствовала прилив сил, но мироощущение стало еще более необычным, чем раньше: мое «я» казалось подвешенным где-то в воздухе надо мной и с любопытством наблюдало за бледной девушкой в голубом плаще, ковыляющей к двери, как раненое животное.
Мне показалось, что прошло несколько часов, прежде чем мне удалось преодолеть лестницу. Я сползла с нее на четвереньках. В холле было темно: тетя страшно боялась пожаров и не позволила бы оставить горящую свечу или лампу. Я должна была отпирать засов и цепочку на ощупь, как слепая.
Когда последний засов был открыт, я опустилась на пол у двери. У меня возникло очень странное чувство, как будто я забыла, зачем здесь оказалась. Через некоторое время какой-то звук заставил меня очнуться от моей полудремы. Это был тихий скребущийся звук, какой создавала бы собака. Я вспомнила бездомных собак, которыми кишели некоторые улицы, от страха пришла в себя и вспомнила Фернандо! Он, наверное, уже ждал.
Я поднялась на ноги, опираясь о ручку двери, и вдруг с ужасом поняла, что не могу повернуть ее. Должно быть, Фернандо услышал меня, ручка повернулась, и дверь приоткрылась едва ли на дюйм, ибо я забыла снять самую верхнюю цепочку.
— Люси? — раздался голос Фернандо. — Люси, это ты?
— Да. Я.
— Милая! Откинь цепочку, любовь моя.
— Да.
Я стояла на цыпочках, вытянувшись, как только могла. Я не дотягивалась до цепочки. Фернандо снаружи что-то бессвязно шептал. Ледяной ветер задувал через приоткрытую щель.
— Я принесу что-нибудь, на что я могла бы встать, — произнесла я четко.
— Тише, не так громко!
Я ухватилась за тяжелый резной стул и поволокла его к двери, не обращая внимания на протестующий возглас Фернандо. Главное было открыть дверь. Я действительно не могла обращать внимания на детали, потому что основная цель поглощала все мои силы. Взобравшись на стул, я откинула цепочку и позволила ей упасть.
Дверь тихо распахнулась, и Фернандо шагнул ко мне.
— Мы должны спешить! Тебя могли услышать, ты наделала столько шума, что…
Коротко вскрикнув, он замолчал. Я обернулась.
В дверях гостиной стояла тетя в ночном чепце и малиновом халате. В одной руке она держала лампу, в другой — старый дядин пистолет. Он был направлен прямо на нас.
— Отойди назад, Люси, подальше от него. А вы, сэр, не двигайтесь. Я выросла в деревне, и у меня есть кое-какие навыки, каких не ожидаешь найти у леди.
Не думаю, что смысл ее угрозы дошел до Фернандо, он и без того окаменел от страха. Я опустилась на стул, не из послушания тете, а потому что ноги больше не держали меня. Меня била крупная дрожь. Дверь была широко распахнута и воздух так холоден, что можно было промерзнуть до костей.
Тетя неторопливо разглядывала нас. Сперва она не узнала Фернандо, а когда узнала, пренеприятнейшим образом усмехнулась и прищурила глаза.
— Я могла бы, и догадаться, — сказала она тихо. — Хорошенькая благодарность за мою любовь и заботу. Если бы я не бодрствовала, беспокоясь о своей несчастной больной племяннице, я не услышала бы ваших неуклюжих приготовлений к побегу. Вы, глупый молодой нахал, что вы думали, что сможете удрать с девушкой и ее деньгами? В любом случае я вернула бы ее, прежде чем вы проехали бы двадцать миль. Вы избавили меня от небольшого путешествия, но все равно вы окажетесь в Ньюгейтской тюрьме. Для таких негодяев существуют законы. Что до тебя, детка…
— Нет, — сказала я слабо. — Это не его вина. Он…
— …сын мелкого торговца из Ливерпуля, — ледяным голосом сказала тетя. — Его настоящее имя Фрэнк Гудбоди, он отблагодарил любившую его мать, которая во всем себе отказывала, чтобы он учился музыке, тем, что сбежал, прихватив остатки ее скромных сбережений, как только подрос. Неужели вы думаете, что я возьму в дом человека, не выяснив всю его подноготную?
Я глядела на Фернандо, не веря своим ушам.
Это было как превращение в волшебной сказке, только на этот раз принц превращался в чудовище. Его мертвенно-бледное лицо и дрожащие губы доказывали правдивость тетиных обвинений. Я недоумевала, как я могла находить его красивым, — его лицо было слабовольным и грубоватым.
Тетя покачивала пистолетом и смеялась над хныкающим Фернандо.
— Мне следовало догадаться, — сказала она со зловещей ухмылкой, напугавшей меня сильнее, чем напугал бы гнев. — Но кто бы мог подумать, Люси, что у тебя такой дурной вкус? Сперва я думала про другого. Тот, по крайней мере, мужчина, а не слизняк. Он бы не скулил, а отобрал у меня пистолет… На колени, маленькая сволочь! Поползай передо мной, как собака, ведь ты не отличаешься от собаки, а потом мы вызовем констеблей.
Я не поняла, кому она это говорит. Да это и не имело значения. Моя любовь умерла, оставив по себе чувство болезненной жадности. Я не могла стоять рядом и безучастно наблюдать. Я не могла видеть, как его увозят в тюрьму, как бы его ни звали. Он не совершил никакого преступления. Моя слабость, мое малодушие толкнули меня на этот шаг.
— Нет — выдавила я. — Отпустите его. Он больше не причинит зла. Я не желаю больше видеть его. Но было бы слишком жестоко отправлять его в то место… Прошу вас, тетя…
— Хм, — произнесла тетя, задумчиво разглядывая меня. — Хорошо, как знаешь. Больше не будет ни нытья, ни жалоб? Ты будешь делать, что тебе говорят?
— Да, все, что угодно. Я так устала… замерзла…
— Прекрасно. — Тетя повернулась к Фернандо — я еще не могла называть его другим именем. — Убирайся. Убирайся из Лондона, если желаешь себе добра. Ты должен быть благодарен, что я не отдала тебя под стражу. Я все еще могу это сделать.
Он даже не взглянул на меня. Через мгновение он был далеко, еще через мгновение дверь зияла пустотой. Тетины глаза обратились на меня с видимым удовольствием.
— А теперь, — сказала она, — разберемся с тобой.
Я больше не могла говорить, мои зубы громко стучали. Я знала, что у меня за болезнь: в прошлом году в Кентербери было несколько случаев тифа. Я была рада. Теперь все двери были закрыты, и у меня был только один выход. Я могла умереть. Тетино лицо расплылось от злобного удовольствия и нависло надо мной, как широкая розовая луна. Остаток сил покинул меня, я почувствовала, что падаю, и потеряла сознание прежде, чем мое тело ударилось о жесткий холодный пол.
ГЛАВА 5
Спустя три месяца я стала женой Клэра.
