воздух, и я снова закашлялась, прочищая забитые дымом легкие и ничего не видя от слез. Том стоял неподвижно, глядя на горящие «Серые Виселицы», пока не появилась Анна, заставившая его опустить меня на землю. Она стала пилить ножом мои путы, затем освободила меня от веревок и укутала в грубое одеяло, и тут появился Джонатан, которого несли через плечо, словно кусок мяса, и я, можете себе представить, не смогла удержаться от смеха.
Я попыталась встать на ноги, но Анна твердой рукой не дала мне подняться. Я подчинилась и, к своему удивлению, увидела, что нахожусь в середине довольно многочисленной толпы. Здесь собралась почти половина деревни. Первым я узнала старика Дженкинса. Это его угрюмый зять вытащил Джонатана из огня и теперь укутывал его в какое-то одеяло. Я увидала Мэри Питере и ее старшего сына, отца Анны и ее двух братьев.
— Пожалуйста, дайте мне встать, — сказала я Анне. — Земля такая холодная.
Ухмылка расплылась на лице Анны, черном от копоти.
— Потерпите немного, миледи. Он подойдет к вам. Пусть он подойдет сам. Это все, что мы, женщины, можем, — ставить мужчин на место.
Она кивнула в сторону Джонатана. Тот встал на ноги и был похож на грубую детскую игрушку. Голова его возвышалась над завернутой в одеяло бесформенной фигурой. Оттолкнув поддерживающего его Фрэнка, он подошел ко мне.
— Жива, — сказал он.
— Да, но ваша голова…
— Я не в обиде, — Джонатан улыбнулся знакомой кривой ухмылкой. — Могло быть хуже, Люси…
— Только не сейчас. Я не могу еще ни о чем думать. Боже, Джонатан, он все еще там?
Огромная парадная дверь была открыта случайно или по умыслу. Сквозняк, проникавший через нее, лишь раздувал пламя. Все, что я могла видеть, был огонь, огромная оранжевая пелена пламени.
Джонатан обнял меня.
— Он не выходил из дома. Нет, Люси, нет! Я не буду даже просить их войти внутрь. Так, возможно, будет лучше. Он хотел, он стремился к этому.
— Но дом…
— Посмотри, — ответил спокойно Джонатан. Теперь языки пламени, словно развевающиеся ярко- красные занавески, вырывались из верхних окон дома, создавая удивительный контраст с черным небом и медленно падающим снегом. Но Джонатан обратил мое внимание не на зрелище горящего дома: Я взглянула на толпу людей, окружавшую нас. Они стояли совершенно неподвижно, все, все: мужчины и женщины, и даже маленькие дети. Языки пламени, разгоняющие ночную темноту, причудливо озаряли застывших в молчании зрителей. Они стояли, укутавшись в рубища, и на их бледных решительных лицах читалось одно и то же выражение, роднившее их. Толпы крестьян, сжигавших замки во Франции, должно быть, выглядели точно так же. Эти люди, мои люди, не подожгли этот дом, они не были так безжалостны. Но им по душе был этот пожар. И просить их тушить огонь было равнозначно просьбе броситься в воды моря.
— Пусть горит! — сказала я.
Мужчина, стоявший рядом, обернулся на эти слова. Это был старый Дженкинс. С растрепанной белой бородой, с седыми волосами, развевающимися по ветру, на фоне пожара, придававшего им темно-красный оттенок, он казался ветхозаветным пророком.
— Да, миледи. Пусть горит. Это место проклято и остается проклятым с тех пор, как узурпатор захватил наши земли. Пусть горит, и с ним его жестокий хозяин!
Он был очень страшен с воздетыми, словно взывающими к Богу руками. Я перевела взгляд на Анну и увидела тот же блеск в ее глазах… на Тома — увидела окаменевшие черты его лица и поняла их правоту.
Я содрогнулась, несмотря на толстое одеяло, и Джонатан мягко посоветовал:
— Поехали в деревню. Должно быть, он припрятал коляску где-то неподалеку. Попробую найти ее.
— Нет, нет! Я не могу уйти прямо сейчас.
— Люси! А тебе зачем смотреть, как горит этот дом?
— Я думаю. Если он выйдет из дома сейчас, что они сделают? Бросятся к нему на помощь, перевяжут его раны, или они…
— Не знаю. Не могу утешать тебя ложью, Люси. Не знаю, как они поступят. Но он не выйдет, не сейчас. Он умер. И не такой уж плохой смертью, как ты думаешь. Человек теряет сознание от дыма задолго до того, как происходит все остальное.
Мы чуть-чуть прошли вперед и оказались в стороне от других. Их фигуры все еще представлялись темными силуэтами на фоне огня, который вырывался теперь из всех окон и дверей. Мы были с ними и все же мы были другими. Мы не могли понять до конца их чувств, в которых сплелись в сложный клубок ненависть и верность.
— Он отмщен наконец, — сказала я скорее себе. — Наверное, его это очень бы позабавило.
— Кого? Клэра?
— Нет, — улыбнулась я. — Нет. Дикона, Ричарда Глочестерского, короля Англии. Разве Дженкинс не рассказывал тебе о нем? Он жил всего лишь четыреста лет тому назад… У них здесь, в Йоркшире, крепкая память, — крепкая память и верные сердца. Ох, Джонатан, существует ли, как ты считаешь, такая вещь, как проклятие? Могут ли предательство и эгоизм передаваться от отца к сыну?
— Нет.
— Ты снова рассуждаешь как поверенный в делах, — сказала я, беззастенчиво прижимаясь к нему.
— Я прежде всего живой человек, а потом уже адвокат. И нет нужды объяснять поведение Клэра родовым заклятием, если не считать проклятием унаследованные титул и имя.
— А теперь ты рассуждаешь как левеллер.
— Я левеллер и горжусь этим. Взгляни на местных жителей. У них грубые нравы, они бедны и необразованны. Возможно, им приходится бороться, чтобы спасти от голодной смерти своих детей, но кто из них опустится до подлости Клэра, любой ценой пытавшегося сохранить такую нелепицу, как положение в обществе? Он не был даже честным злодеем. Его страшила нищета, он не мог отказаться ни от чего, что ему хотелось, в то время как эти женщины и мужчины отказывались от всего с достоинством и благопристойностью. «Когда Адам пахал, а Ева пряла…»
— «…кто был тогда господином?» Ты не рассказывал, что сталось с мистером Флитвудом?
— Твои вопросы образуют кольцо космической правды. Священник — как тебе сказать — уехал. Поспешно. Они видели его отъезд, но не стали ему мешать. Думаю, к этому часу он уж на пути за границу. Понимаешь, мало кто из деревенских знает правду.
— Я не уверена, что тоже знаю.
— Я надеялся, что тебе она никогда не понадобится.
— Так нельзя начинать нашу новую жизнь, тем более тебе хотелось бы, чтобы я походила на твою мать. Я так жду встречи с ней, Джонатан…
Он взглянул на меня и улыбнулся. Угрюмое выражение исчезло с его лица, он догадался, что я хочу ему сказать.
— Джонатан, ты собираешься жениться на мне или нет? Ты человек чести, ты не можешь отказаться.
— Вы слишком самоуверенны, мисс. Как вы смеете предлагать мне такое? Конечно, я женюсь на тебе, Люси, если ты ничего не имеешь против.
— Я совсем потеряла стыд. Ни сожаления, ни чувства пристойности. Нам следует обождать год…
— Нет, — возразил Джонатан. — Нам не надо ждать вообще. Неужели ты не догадывалась о правде? Тогда трудно найти более подходящее место и время. Нам следует покончить с этим прямо сегодня. Тогда мы сможем отправиться в путь. Возможно, тебе даже немного жалко этого бедного дьявола. Мне кажется, его обрекло на смерть не проклятие рода Клэров, а условности его класса и семьи. И я уверен, что из них двоих Флитвуд был большим негодяем.
— Почему же?
— Вспомни их судьбу. — Глаза Джонатана были устремлены на вздымающиеся к небу языки пламени. — Их трое, они молоды, счастливы, обеспечены. Он любил ее, и она отвечала ему взаимностью. Все, казалось
