оказать тебе большую помощь в выполнении твоей миссии миротворца? А Стинки вообще не занимает никакого поста в правительстве. Какой же выгоды ты ищешь? Почему так заботишься об их благополучии? Какие секреты хочешь скрыть?

Он обнял ее за талию и медленно привлек к себе, возбужденный еще более этой игрой в кошки-мышки, сознанием того, что в этой молодой женщине он, видимо, встретил достойного соперника в искусстве двойной игры.

— Сдаюсь, Маргарита. У тебя свои секреты, у меня свои. Только, пожалуйста, будь осторожна, не заходи слишком далеко.

Она выпустила его галстук и выскользнула из его объятий прежде, чем он успел ее удержать.

— Согласна. А сейчас, Донован, если не возражаешь, я тебя оставлю, и на сей раз не нужно меня удерживать. Ты можешь раскланяться со мной, если нам еще придется встретиться, но разговаривать вовсе не обязательно.

— Ты хочешь, чтобы я притворился, будто тебя не существует, — спокойно проговорил Томас, обретший равновесие так же быстро, как и она. — Но мы вращаемся в одном и том же узком кругу. Думаю, я не сумею выполнить твою просьбу. Кроме того, — он подмигнул ей, — ты и не хочешь, чтобы я ее выполнял. Можешь отрицать это, можешь залезть на крышу и кричать оттуда, что ты меня ненавидишь, но твое сердце говорит совсем другое. Разве не так, Маргарита?

Она набросила на голову капюшон, и его складки скрыли от него ее лицо.

— Опять ты ошибся, Томас Джозеф Донован. У меня нет сердца. Когда-то было, но оно разбилось некоторое время тому назад и склеить его оказалось невозможным. Может быть, если бы мы встретились в другое время, в другом месте, что-то интересное из этого и вышло бы.

Томас стал медленно, шаг за шагом приближаться к ней, не желая, чтобы она уходила, не желая терять то, что, как он знал, он еще не обрел окончательно.

— Интересное? О да, моя маленькая Маргарита, и возбуждающее, и приятное, и значительное, и долговечное.

— Такое же долговечное, как весенний снег.

— Ах, ангел, твои слова ранят меня. Неужели тебе совсем не любопытно?

— Нисколько. — Она отошла от него на шаг.

— В самом деле? Неужели ночью без сна, как это бывает со мной, представляя, каково нам будет вместе, тебе и мне? Двум авантюристам, которые могут приручить друг друга.

— Ну и ну! Вы только послушайте. Он называет себя авантюристом. Я бы назвала тебя упрямым, самоуверенным болваном.

— Две родственные души, — продолжал он, словно не слыша ее слов, — умеющие использовать недостатки других людей и достаточно независимые, чтобы в нарушение общепринятых правил получить то, что им нужно.

— Я знаю, что мне нужно, Донован, и это, увы, не ты.

Его это замечание нисколько не обескуражило.

— Два сердца, два ума, два тела, подходящие друг другу, как подходит к руке сшитая на заказ перчатка.

Она оглянулась, определяя расстояние, отдалявшее ее от кустов.

— Прекрати, Донован. Клянусь, я стукну тебя, если ты не прекратишь.

— Естественно. Мы будем бороться, Маргарита, — гнул свое Томас, — кусаться и царапаться, как две кошки, посаженные в один мешок, но когда мы займемся любовью, это вознаградит нас за все. Подумай об этом, ангел. Подумай о любовных утехах… и о любви.

Она вытянула перед собой руки, словно хотела оттолкнуть его и его слова.

— У меня нет на это времени, Донован, — запротестовала она, качая головой и продолжая в то же время отступать к кустам и к надежным стенам дедовского особняка. — У меня нет времени для тебя. Неужели ты не понимаешь?

Томас внезапно застыл на месте. Ему послышался какой-то шум в конце дорожки, там, где она выходила в проулок. Все его чувства, занятые секунду назад Маргаритой, теперь были обращены на то, чтобы обнаружить возможную опасность. Жестом призвав Маргариту к молчанию и прищурив глаза, он стал вглядываться в темноту, пытаясь определить, нет ли там кого.

— Что это? — спросила Маргарита, кладя ладонь ему на руку. — Что ты услышал?

И действительно, Томас разглядел в конце дорожки человеческую фигуру. Зажав рукой Маргарите рот, он обхватил ее за талию и буквально втащил в кусты, где ее не было видно. Затем, подтолкнув, заставил встать на колени.

— Тише, по-моему, там Хервуд.

Маргарита затихла, прекратив попытки вырваться из его объятий, но, видно, не смогла смириться с тем, что он зажимал ей рот. Томас понял это не потому, что хорошо знал ее, а по той простой причине, что ее острые зубы впились ему в ладонь, вынуждая убрать руку.

— Ральф? — прошептала она, наклоняя к нему голову, пока он тряс укушенной рукой. — Ты уверен? Это не уловка с целью заставить меня в страхе прижаться к тебе, как какую-нибудь глупую девицу? Это было бы нечестно, Донован, и я бы тебе этого никогда не простила.

Томас мысленно поздравил себя с правильной оценкой мужественного характера Маргариты. Она не собиралась визжать, падать в обморок, одним словом, вести себя так, как повела бы себя любая другая женщина, застигнутая в темноте с мужчиной.

— Он последовал за мной из Ричмонда, но я считал, что оторвался от него. Упорный сукин сын.

— Последовал за тобой? И ты привел его сюда. Боже мой, у тебя действительно пустая голова. Как ты думаешь, он уже давно здесь? О Господи, неужели он слышал наш разговор? — Она присела на корточки и яростно уставилась на Томаса. — Черт тебя побери, Донован, от тебя одни неприятности. Если он слышал нас…

— Не слышал и не услышит, если ты будешь вести себя тихо. Не думаю, что он подойдет ближе.

— Я не собираюсь петь во весь голос, — прошипела она, широко раскрывая глаза и оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что кусты и деревья не позволяют увидеть их с дорожки. — Более глупого положения и представить себе нельзя. И как меня угораздило попасть в такую смехотворную переделку.

Сколько времени нам придется тут прятаться, прежде чем ему надоест и он уйдет?

Томас пожал плечами, придвигаясь поближе к ней. Как бы там ни было, а он не собирался упускать представившуюся возможность.

— Понятия не имею, моя сладкая. Час? Два? Ты лучше его знаешь.

Маргарита уронила голову на руки.

— Не думаю. Ральф слишком любит уют собственного дома и не станет расхаживать всю ночь по аллеям. — Подняв голову, она улыбнулась. — Я чувствую себя ужасно глупо, Донован. Я уже сто лет не играла в прятки.

Он нежно снял приставший к ее волосам зеленый весенний листок.

— Готов поспорить, что ты пряталась лучше всех.

— Не совсем так. Я всегда шла сначала на кухню в надежде, что повариха пекла что-нибудь в тот день, а потом, набрав побольше печенья или пирожков, залезала в ближайший буфет. Как мне ни стыдно в этом признаваться, но в детстве я была почти толстушкой. Папа говорил, что он находил меня по крошкам на полу. И вот я сидела в буфете, довольная собственной сообразительностью, а тут дверца распахивалась, и папа смотрел на меня, всю перемазанную клубничным джемом.

— У тебя было счастливое детство. — Томас не спрашивал, а утверждал это как бесспорный факт. Он заметил, как просветлело лицо Маргариты, когда она заговорила о своем детстве, и почувствовал укол ревности от того, что не он был свидетелем ее роста и взросления.

Свет воспоминаний в ее глазах потух.

— Да. Да, было. Но нам всем раньше или позже приходится расставаться с радостями детства. Донован, выгляни снова, может, он уже ушел.

Томас выполнил ее просьбу и увидел сэра Ральфа, который стоял в середине дорожки, уперев руки в бока. Проклятый Дули. Он же сказал ему — спрятать лошадь в самом дальнем конце площадки, перед тем как возвращаться в отель. Очевидно, Хервуд лучше умел находить вещи, чем Дули их прятать. Томас снова

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату