обществе. Она была слишком поглощена своей войной с мужчинами, которые считали себя ее поклонниками.
— Пэдди, — сказал Томас, найдя глазами Маргариту, которая сидела подле своей нервно улыбающейся компаньонки в одиночестве, но с гордо поднятой головой, словно знала, что говорят о ней вокруг, и ей было в высшей степени на это наплевать, — почему бы тебе не пойти к карточным столам и не взглянуть, не растрачивает ли Чорли остатки своего состояния. И не ищи меня. Я присоединюсь к тебе через несколько часов — самое меньшее, через четыре.
Дули, с откровенным отвращением разглядывавшей обитые лиловой материей стены зала, обернулся.
— Четыре часа?! Ты хочешь, чтобы я подпирал здесь в одиночестве стены в течение четырех часов?
— Возможно, и дольше. — Томас достал из кармана толстую пачку банкнот и протянул руку. — Вот, бери, Пэдди, — если ты, конечно, намерен играть с этими англичанами.
— Не для рыбы ли была создана вода? — пробормотал Пэдди, поспешно хватая деньги, выигранные Донованом в карты у достопочтенного Джулиана Квиста. Сунув банкноты в карман, он поднял глаза на Томаса. — Ну? Чего ты ждешь, парень? Ступай, ступай… у меня неотложные дела в другой комнате.
Томас кивнул и взмахом руки показал Дули, чтобы тот уходил, поскольку в этот момент заметил лорда Мэпплтона и скромно одетую мисс Роллингз. Молодая женщина была худой, как жердь, и почти на голову выше его светлости. В ней было что-то… что-то смутно знакомое: возможно, в повороте ее головы… и Донован понимал, что это будет его беспокоить до тех пор, пока он не поймет в чем дело. Но он не собирался выяснять это сегодня вечером, поскольку мысли его сейчас были заняты кое-чем поважнее Джорджианы Роллингз.
Не успел он, однако, сделать и нескольких шагов по направлению к Маргарите, как почувствовал чье-то прикосновение и, обернувшись, увидел перед собой ничем не примечательную флегматичную физиономию сэра Ральфа Хервуда.
— Добрый вечер, сэр Ральф, — произнес он любезным тоном, мысленно пожелав, чтобы тот очутился сейчас на обратной стороне луны. — Вижу,
настроение у вас, как всегда, отличное.
— Нам нужно поговорить, — прошептал еле слышно уголком рта Хервуд, словно боясь, что кто-то может услышать его в полном народа шумном бальном зале.
— Нет, — все тем же любезным тоном ответил Томас и уставился на руку сэра Ральфа, все еще сжимавшую его локоть, побудив того тем самым поспешно убрать ее. — Нам совсем этого не нужно. Насколько мне помнится наш прошлый разговор, теперь вы должны действовать.
— Все должно идти строго по плану, — проговорил Хервуд с таким жаром, что брови Томаса поползли удивленно вверх. — Цель у нас с вами одна. Уверен, если бы мы с вами где-нибудь присели и обсудили все как следует, нам бы удалось достичь компромисса, который устроил бы нас обоих. В конце концов, мы с вами на одной стороне.
Томас был рад явному отчаянию Хервуда.
— Полагаю, вы правы, но мне вдруг пришла на память трагедия, произошедшая с бойцовыми петухами лорда Томонда. Вы ведь помните эту историю, сэр Ральф, не так ли? Ирландец, нанятый лордом Томоном присматривать за птицами, — стоившими, между прочим, его светлости весьма больших денег, — запер их всех на ночь перед состязанием в один амбар и утром нашел их частью мертвыми и частью охромевшими, поскольку все они передрались, как это и свойственно петухам. Когда же ирландца спросили, почему он поместил петухов вместе, ответом было: он не думал, что птицы передерутся, поскольку они, так сказать, были все на одной стороне.
— Я не держу на вас зла, мистер Донован, — сказал Хервуд, сверля Томаса своими темными глазками, напоминавшими шляпки гвоздей, вколоченных в гроб. — Не сомневаюсь, вам не внушают доверия эти дураки, с которыми вам приходится иметь дело и которые вновь продемонстрировали свою полную никчемность в Ричмонде. Не могу вас в этом винить. Но их работа почти что завершена, и очень скоро они нам будут не нужны. Если бы вы согласились иметь дело исключительно и непосредственно со мной…
Хервуд вдруг умолк, причем рот его закрылся так резко, словно кто-то дернул за невидимую веревочку, прикрепленную у него к нижней челюсти. Томас удивленно повернул голову и взгляд его тут же упал на вошедшего в зал графа Лейлхема, как всегда необычайно элегантного в своем черном костюме и белоснежной рубашке. Посреди зала граф на мгновение остановился и коснулся пальцами своих плотно сжатых губ, словно пытаясь подавить таким образом готовый сорваться с них стон, затем двинулся дальше.
В рядах мошенников, подумал Томас, началось брожение, причем столь бурное, что Лейлхему пришлось забыть о болезни и повязках и явиться сюда, дабы самолично приструнить своих приспешников. Любопытно.
Он улыбнулся Хервуду и дружески положил ему на плечо руку, прекрасно понимая, что это не ускользнет от внимания лорда Лейлхема.
— Вы начинаете интересовать меня, сэр Хервуд, — сказал он, в то же время кивнув Лейлхему, чтобы показать ему, что он его заметил. Граф отвернулся и вежливо раскланялся с какой-то престарелой дамой в ядовито-лиловом наряде. — Я завтра собираюсь часов в одиннадцать утра подышать свежим воздухом в парке. Вы, случайно, не увлекаетесь утренним моционом?
— Нет. — Хервуд покачал головой. — Там слишком много народа. У меня есть другое предложение. В пятницу лорд и леди Брилл устраивают бал-маскарад в Воксхолле. Конечно, и Воксхолл, и маскарады совершенно de'classe'[6], но нам это подойдет, поскольку мы с вами не можем подолгу беседовать на людях — слишком много глаз наблюдают за нами. Вам не понадобится никакого приглашения, если вы будете в маскарадном костюме. Я надену серое домино.
— Разумеется, — Томас про себя усмехнулся, представив Хервуда в унылом сером одеянии. — А что надеть мне? Может, я наряжусь Святым Патриком и буду бросать перед собой змей, а? Или вы находите, что это уж слишком?
— Веселость здесь совершенно неуместна. Наденьте черное домино и маску. Думаю, этого будет вполне достаточно. Вы ведь не хотели бы привлечь к себе внимание?
— Да, конечно, — ответил Томас со всей серьезностью, на какую только был способен. — Он убрал руку с плеча Хервуда и поклонился, желая сейчас как можно скорее распрощаться с ним. — Договорились. Итак, до пятницы. В полночь? Полночь, по-моему, самый подходящий час для нашей встречи, вы не находите?
Хервуд покачал головой и раздраженно ответил:
— Совершенно очевидно, что вы не вращаетесь в обществе. В полночь все снимают маски. Нам следует встретиться раньше… скажем, в одиннадцать. В таком случае мы с вами разойдемся прежде, чем все начнут снимать маски.
Томас слегка наклонил голову.
— Я преклоняюсь перед вашим умом и предусмотрительностью, мой друг.
Хервуд поспешно прижал пальцем кожу под левым глазом, пытаясь унять внезапно начавшийся тик.
— Ваш друг? Приятно слышать от вас такое, мистер Донован. Мне это нравится. Да, я полагаю, вы правы. Друзья могут быть весьма полезны друг другу, не так ли?
— Чрезвычайно полезны, сэр Ральф, — ответил Томас, только сейчас осознав, что Маргарита не теряла времени напрасно, поскольку перед ним был совсем не тот Хервуд, которого он встретил, приехав в Лондон. Хотя и казавшийся сейчас менее уверенным в себе, он в то же время проявлял независимость в суждениях, которой Томас не замечал в нем раньше. — Но теперь я должен вас покинуть. Я обещал мисс Бальфур поговорить с ней сегодня на балу о высказанном ее дедом желании встретиться со мной и обсудить жизнь в Филадельфии.
— С Маргаритой? — Хервуд нахмурился. — Она сегодня в немилости, мистер Донован, поскольку нарушила все приличия, надев вместо подобающего девушке жемчуга цветные камни. Похоже, сэр Гилберт совершенно ее распустил, и как бы мне ни хотелось и впредь быть ей другом… — Он отчаянно заморгал, произнеся эти слова, но затем взял себя в руки и закончил: — …и я, и все мы не можем продолжать и
