удивится?
И, наконец, хотя он отказался от всех других приглашений в гости, Гарт уступил настойчивости Ната и Долорес присоединиться к их ежегодному праздничному сборищу за три дня до Рождества. Он посидел с Пенни и Клиффом, пока они обедали, посмотрел, как они устроились в гостиной с книжками, телевизором и воздушной кукурузой, и один направился к дому Голднеров.
Как всегда, народу было много. Долорес решила соединить университет и город в одну счастливую общину, и когда Гарт пришел, он увидел, как она подводит местных адвокатов, страховых агентов, владельцев магазинов и врачей к маленькой группке сотрудников факультетов.
— Они жалуются, что им не о чем говорить друг с другом, — доверительно сообщила она Гарту, поднося ему, бокал вина, — но проходит полчаса, и они говорят о проблемах с канализацией, о школах и болезнях голландского клена. Они прекрасно проводят время, благодаря тому, что я их познакомила друг с другом, потом расходятся в разные стороны и не встречаются больше до следующего года в этом зале. Можете вы мне это объяснить? Гарт посмеялся вместе с ней.
— Как часто, по-вашему, большинство из нас хотят оказаться в непредсказуемой ситуации? Одного раза в год более чем достаточно. Остальное время мы проводим с привычными людьми на привычных местах. Поменьше неожиданностей.
— Неожиданности — это прекрасно, — запротестовала она.
— Только когда они не разбивают вдребезги привычную жизнь, — произнес он с такой серьезностью, что Долорес замолкла и только смотрела на него во все глаза. Появился Нат.
— Я пополнил свою библиотеку. Пойдем, поглядишь. Гарт повернулся к Долорес, чтобы извиниться, что покидает ее, но она так переглядывалась с Натом, и он понял, что они это спланировали, чтобы Нат мог с ним поговорить. «Ох, эти заговоры счастливых в браке семей, — подумал он. — Им хочется разрешить все проблемы своих друзей».
— Ты попал в неуправляемую ситуацию, ведь так? — проговорил Нат, зажигая свет в библиотеке наверху. — Но ни с кем не делишься, как будто ты двойной агент. Она вернется или нет?
— Не вернется.
— Так говорил ты. Так говорили другие. Я этому не верю. — Он сдвинул вместе два кожаных кресла. — Садись. Здесь есть вино и виски. Последние два месяца вы были ближе, чем когда-либо. Так что же произошло?
— Я думал, мы пришли сюда, чтобы посмотреть твою пополнившуюся библиотеку.
— Мы это и делаем. Ты на нее смотришь. Так что все-таки случилось?
— Нат, я тебя спрашиваю о твоем браке?
— Нет. Ты более деликатен, чем я. И, кроме того, ты не врач, а я — да. Поэтому я привык лезть в чужие дела.
— В кости и мышцы — пожалуйста, а не в…
— В отчаяние.
— Разве я похож на отчаявшегося человека?
— А почему ты думаешь, я к тебе лезу? Если ты хочешь сказать, что после двенадцати лет совместной жизни ты узнал о своей жене что-то, о чем не подозревал, я не удивлюсь. Стефания во многом очень скрытный человек. Я удивился бы, если бы ты открыл факты преступного или аморального поведения, но, зная Стефанию, как друга и пациентку, могу сказать, что это невероятно. Так что же такое ты обнаружил или тебя просто ранило то, что какие-то вещи были тебе неизвестны?
Гарт откинулся в кожаном кресле и смотрел на игру света в темно-красном вине. Он очень устал, и слова Ната доносились до него издалека.
«Через двенадцать лет ты узнал о своей жене вещи, о которых даже не подозревал».
Дело обстоит несколько более серьезно. Но все-таки об этом стоит подумать.
— Нат, — сказал он, — не окажешь ли мне услугу?
— Говори.
— Разреши мне посидеть здесь одному. Чтобы никто сюда не врывался. Я присоединюсь к празднованию позднее.
— Когда захочешь. — Нат открыл бар и достал бутылку вина и коробку крекеров. — Все, что нужно для глубоких раздумий. Ужин в десять тридцать.
Гарт почти не слышал, как он ушел, «Дело в том, что ты обнаружил…» Так что же он обнаружил, кроме того, что его обманывали три последних месяца, будто он живет со своей женой? Он наполнил бокал, и первый раз за последние недели ослабил жесткий контроль над своими мыслями. Перед его мысленным взглядом поплыли одна за другой картины, воспоминания, закружился калейдоскоп образов.
Он увидел женщину, которая приучила семью говорить за обеденным столом о его исследовательской работе, которая поддержала его в отказе от лаборатории Фостера и стремлении остаться там, где он будет счастливей. Он увидел женщину, которая набросилась на миссис Кейзи за то, что та подорвала уверенность Пенни в себе, а потом нашла способ мягко оттащить Клиффа от этой его воровской шайки. Он увидел женщину, которая дала Линде работу в «Коллекционерах», чтобы та научилась сама справляться с жизнью. Он увидел женщину, которая укротила Риту Макмиллан и пригнала ее в кабинет Ллойда Страуса, чтобы восстановить доброе имя Гарта Андерсена и тем открыть ему дорогу к официальному назначению директором Института генетики. Зачем? Потому что она развлекалась, играя роль? Или потому, что ей были дороги люди, которым она помогала? Потому что она влюбилась? Она любила его детей. Это он теперь знал.
Дверь отворилась, и, подняв глаза, Гарт увидел Мэйдлин Кейн.
— Извините меня, Долорес спрашивает, присоединитесь ли вы к нам за ужином?
— Вряд ли. У меня… я должен сделать дома кое-какую работу. Долорес поймет.
— Прежде чем вы уйдете, не могли бы вы мне сказать… Я не из любопытства, но… не могли бы вы мне сказать, когда вернется Стефания?
Гарт заколебался:
— Не знаю. Не могу вам ответить. Передайте мои извинения Долорес.
Он нашел свое пальто и вышел через боковую дверь. Ночь была морозной, и в тишине улиц слышно, как хрустел под его ногами ледок. Он глубоко засунул руки в карманы и повернул в парк, чтобы пройтись вдоль озера, широкими шагами нарушая нетронутую белизну снега, серебрящуюся в ярком лунном свете.
Жена, с которой он прожил двенадцать лет, заботилась о людях, любила их, беспокоилась о них. Но как бы глубоко ни входила она в их жизнь, когда наступал кризис, она пугалась и отступала. Она не смогла бы загнать в угол миссис Кейзи, или запугать Риту Макмиллан, доведя ее до признания, или даже потребовать объяснений от Клиффа, когда заподозрила его в мелком воровстве.
«Я знал все это, — подумал Гарт. — Я знал это, но позволил себе думать, что она так изменилась, чтобы помочь нам возродить наш брак».
Но Сабрина, леди Сабрина Лонгворт, у которой не было семьи, не было ответственности за кого-либо, которая жила экстравагантной жизнью, скользя по поверхности дружеских и любовных связей и даже брака… она могла подчинять себе, бороться и высказывать свое мнение. На самом деле Стефания завидовала Сабрине, ее мужеству иметь свое мнение и переходить в наступление, когда надо бороться со злом или ошибками. Но была ли леди Лонгворт той женщиной, чувства которой были достаточно сильны, чтобы взять на себя этот труд? Смогла бы она полюбить Пенни и Клиффа? Смогла бы она полюбить Гарта Андерсена?
Его лицо замерзло, и пальцы в карманах пальто онемели. Гарт повернул к дому. Последний квартал он пробежал бегом, катаясь на ногах по замерзшим лужицам. В доме было тихо, Пенни и Клифф оставили ему полмиски холодной воздушной кукурузы, а сами пошли спать. Дрожа от холода, он разложил в камине дрова и зажег огонь, потом побежал наверх и переоделся в старую пару джинсов и шерстяную водолазку. На кухне он соорудил себе поднос с сандвичами с мясом и пивом, поставил кофейник и понес все это в гостиную, где огонь трещал и подскакивал в дымоход. Пододвинув кресло, он сел и, подтянув ближе столик, поставил на него поднос и стал смотреть на игру пламени, давая теплу разойтись по телу. Неожиданно он понял, что чувствует себя необыкновенно хорошо.
«Почему?» — удивился он и, уже спрашивая, знал ответ: потому что, будучи ученым, понимал, что сдвинулся с мертвой точки, делает открытия, спиралью расходящиеся из самого центра, из самого сердца
