тщательно подбирал их, — я не причиню тебе боли. Что бы ты ни решила, я думаю, мне придется принять это. Но я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше. Ты нужна мне и, конечно, детям, и если ты останешься с нами, для меня это будет иметь решающее значение.
Позднее красное яблоко упало с мягким шлепком на землю у их ног. Мимо пронеслась стрекоза, ее прозрачные крылья блеснули на солнце; бурундук разбросал холмик сухих листьев. Сабрина молчала. Теплые ладони Гарта на ее лице не позволяли ей отвернуться, и их глаза встретились, eго вопрошающий взгляд и ее — полный неуверенности. Она была озадачена его словами, но одна фраза снова и снов эхом отдавалась в ее сознании: «больше, чем когда-либо раньше, я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше». Эти слова отзывались в ней тем желанием, которое он пробудил сегодня утром, все еще пульсирующем в ее теле, сильно, настойчиво, горящем в ее крови так же, как; солнце горело сквозь ее веки, когда она закрыла глаза.
— Посмотри на меня, — резко сказал Гарт, но она почала головой. Чтобы он ни знал, но только не правда, не мог он знать правду, иначе он не назвал бы ее Стефанией — но каким-то образом он понял, что она может покинуть его, и это было правдой. Это было правдой, хоть он и не узнает никогда, почему или что это на самом деле означает. «Любовь моя, мне нечего ответить»
Гарт уронил руки. Ее лицо стало беззащитным и холодным, таким же ледяным, как суровый взгляд Гарта, когда она открыла глаза. Она попыталась найти слова, которые возродили бы гармонию, существовавшую между ними несколько минут назад, но сказать было нечего.
— Нам надо вернуться — дети…
— Позже, — коротко ответил он и свернул на следующую дорожку. Сабрина шагала рядом с ним. — Мы должны проводить какое-то время вместе, — небрежно сказал он. — Когда мы последний раз уезжали вдвоем?
— Не знаю, — ответила она, радуясь возможности просто сказать правду.
— Тогда мы едем на этой неделе. Я хотел сказать тебе, я наконец-то принял предложение Калле посетить лабораторию Фостера. Мы вылетаем во вторник утром, проведем ночь в Нью-Йорке и вернемся в среду. Сабрина среагировала автоматически:
— Нет. — Когда он нахмурился, она попыталась найти причины: — Дети. Моя работа. Моя рука. Деньги. Он отвел эти доводы.
— Ребята останутся с Вивьен, я уже попросил ее. Твой антиквариат обходился без тебя сотню лет, потерпит еще пару дней. Ты сказала мне, что гипс снимут в понедельник. Фостер оплатит всю поездку, включая гостиницу в Нью — Йорке. Послушай, ты подталкивала меня несколько месяцев, чтобы я принял эту должность. Поэтому я и сказал, что мы едем.
Сабрина подняла яблоко и потерла его о рукав. Оно было безупречным, ни одного пятнышка или повреждения от удара. Она вгрызлась в его мякоть, острый вкус сока обжег ей язык. Поездка с Гартом, наедине с ним. «О, как бы я хотела этого», — подумала она тогда, когда он пригласил ее приехать к нему в Беркли. Но как может она ехать с Гартом? Сколько интимных моментов сможет она делить ним?
Но она не может заставить его отказаться от этого места, когда Стефания так отчаянно хотела, чтобы он его принял, и она даже пообещала Стефании, что постарается убедить его съездить в Стэмфорд. Поэтому она неохотно кивнула. Он обнял ее рукой, поворачивая обратно к Пенни и Клиффу.
— Настало время нам с тобой побыть наедине, — сказал он, — и выяснить, кто же мы в действительности такие.
Глава 16
Натан Голднер установил рентгеновский снимок на освещенной панели и отступил назад, чтобы Сабрина могла рассматривать снимок вместе с ним.
— Лучше и не бывает, — сказал он. — Можете снова колотить Гарта и детей и взбивать ваши знаменитые пирожные. Теперь давайте снимем гипс.
Он склонился над рукой Сабрины, потом взглянул на нее:
— Не слышу радостных криков.
Она слабо улыбнулась, погруженная в свои мысли, видя перед собой не свою левую руку, лежащую на столе и все еще заключенную в гипс, а две левые руки, одинаково здоровые: руки Стефании и Сабрины, снова не отличимые друг от друга.
— Стефания? — позвал Нат. — С вами все в порядке? «Все в порядке, вот в чем беда».
— Извините, Нат. Я думала о трех бушелях яблок «Гольден», ожидающих меня дома. Если бы можно было оставить гипс еще на несколько недель, я могла бы свалить приготовление пирогов, струделя и яблочного соуса на остальных членов семьи. Шутка. Если бы можно было оставить гипс еще на несколько недель… Хотела ли она этого? Как ни сильно скучала она по Лондону и сколько ни спрашивала себя, что происходило с ее другой жизнью, хотела бы она этих дополнительных недель, — она не знала. Вот что было безумием: она действительно не знала. Но не все ли равно. У нее не было выбора.
Однако для Ната это была шутка.
— Приговорена к струделю, — произнес он и снова склонился, чтобы разрезать гипс. Когда гипс был снят, Сабрина увидела свою руку, белую и хрупкую, словно новорожденную.
— Нужно держать ее в повязке? И не слишком много ее утруждать?
Доктор покачал головой:
— Вам не отвертеться, Стефания. Можно чистить яблоки с сегодняшнего дня и до самого Рождества или передвинуть всю мебель в том магазине, где выработаете. Наоборот используйте руку как можно больше, чтобы мышцы окрепли. Теперь кость еще крепче, чем раньше.
«Я еще крепче, чем раньше, — сказала она про себя, идя к машине. Она подумала о Гарте. — И мне легче сделать больно».
В то утро она отпросилась с работы, а дома открыла дверь во двор, чтобы впустить ветерок и свежий аромат поздних роз, все еще цветущих у дома. Сабрина задумчиво посмотрела на три доверху полные корзины, стоящие рядышком у двери черного хода, там, где Гарт поставил их вчера вечером. «Я должна что-то с ними сделать, — подумала она. — По крайней мере, потушить их с сахаром».
Вместо этого она приготовила чашку кофе и села к столу. Странно было ощущать свою руку в теплом воздухе. Сабрина Лонгворт снова целенькая, готовая принять на себя груз всего мира. А затем зазвонил телефон. Она знала, что это Стефания.
— Сабрина, — сказала Стефания поспешно, слегка задыхаясь. — Как вы там? Как Пенни и Клифф?
— Прекрасно. — Сабрина была озадачена. «Не просто запыхавшийся голос, — подумала она. — Настороженный. Как-будто она боится того, что я могу ей сказать».
— Мы ездили собирать яблоки, и дети превратились в пару автоматов по сбору урожая. Стефания, что мне делать с тремя бушелями яблок?
В смехе Стефании прозвучали тоскливые нотки, которые тотчас же уловила Сабрина.
— Они всегда увлекаются. Почему ты их не остановила?
— Нас там не было…
— Не было?
— Мы решили пройтись. Мне… не хотелось рвать яблоки, гипс слишком неуклюжий, поэтому мы оставили всю работу.
Последовало короткое молчание.
— Как Гарт?
— Хорошо. Он… в порядке. Я говорила тебе на прошлой неделе, он проводит больше времени дома, Пенни и Клифф счастливы. Мы все… в порядке.
— И?.. Сабрина глубоко вдохнула.
— И сегодня утром мне…
— Нет, я спрашивала о Гарте. Я подумала, возможно, когда он вернулся из Калифорнии, он захотел заняться любовью. Что-то вроде «добро пожаловать домой».
Ее голос снова изменился, словно она попыталась отодвинуть Сабрину на какое-то расстояние. Сабрина почувствовала неловкость.
— А он обычно так и делал?
— Да. И на этот раз тоже, правда? Я не против, знаешь ли. Можешь делать все, что хочешь. Было бы ошибкой ожидать, что человек сможет прожить всю жизнь и не сделать чего-то… ну, отличающегося… В
