избавиться от Марии!
А если не я и не Мария, то кто станет королевой? Кто, как не маленькая Джейн — моя кузина Джейн, которую судьба выдвинула на эту роль, когда ее впервые провозгласили невестой Эдуарда. Выдвинула, потом снова задвинула, и вот Эдуард снова обратил на нее свой взор в последней мрачной пародии на жениховство: в его собственноручном завещании, которое он назвал своим «планом преемства», Джейн объявлялась королевой в обход ее матери, в обход всех нас.
Поцелуй умирающего слишком часто оказывается поцелуем смерти. А сейчас пляска смерти при Эдуардовом дворе закружилась в последней дикой джиге. С января король угасал на глазах. Его легкие гноились, тело сотрясал кашель, кожа покрылась язвами, спина — пролежнями. Обритая голова и пустой живот раздулись, словно две огромные дыни, желтые, готовые вот-вот лопнуть.
Его телесные муки были невероятны, но еще сильнее мучился его дух. По мере того как ему становилось все хуже, он погружался в смертельную тоску, нарушаемую лишь приступами душераздирающего горя и слез. Однако и сейчас случались проблески его прежней доброты. Он послал Марии самый большой плоскогранный алмаз из своей сокровищницы, обрамленный рубинами, с жемчужной подвеской, в знак того, что хотя он и преследует ее как король, но как брат по-прежнему ее любит.
А пока его звезда катилась к печальному закату, вспыхнул быстротечный метеор Джейн. В середине мая ее отец лорд Грей, ставший недавно графом Сеффолком, ознакомил Джейн со статусом будущей королевы. Он сказал, что у нее будет и король: младший сын Дадли, брат моего Робина Гилдфорд. К их ужасу и к ее чести, Джейн отклонила оба лестные предложения и попросила, чтобы ей позволили оставаться с ее девственностью и ее книгами.
Но девственниц, в отличие от незаконнорожденных, от ублюдков, можно переделать в нечто более приемлемое. Отец и любящая мамаша Джейн по очереди лупцевали ее, пока дочка не одумалась. В канун Троицы лета Господня пятьдесят третьего они с Гилдфордом поженились. Теперь, когда королевская воля и династия Нортемберленда утвердились, бедному Эдуарду позволили наконец отойти с миром. По приказу Нортемберленда ему перестали давать лекарства, поддерживающие жизнь в его исстрадавшемся теле.
Нортемберленду оставалось лишь прибрать к рукам последние пешки. В июне мне пришел приказ: «Его Величество велит вам явиться ко двору». Однако тень Сесила была неподалеку. «Скажитесь больной, не ездите, — советовал он. — За вашей сестрой Марией тоже послали, и она бежала в Сеффолк». Следом пришла весть о том, чего я страшилась и о чем в то же время молилась, как об избавлении страдальца. «Ваги брат король мирно скончался вчера днем». И наконец, последнее: «Леди Джейн провозглашена королевой Англии!»
Бедное девятидневное чудо! Следующий гонец явился открыто в королевской ливрее, с розой Тюдоров на груди. «Королева-изменница свергнута, гнусные заговорщики под стражей. Ее Величество королева Мария шлет приветствия своей любимейшей сестре и велит вам скакать в Лондон, дабы там возблагодарить Бога за ее и ваше избавление!»
Глава 14
Незаконнорожденная и девственница — эти две темы-близнецы вновь и вновь возникали в моей истории! Даже брат, мой любящий брат, посчитал нужным объявить меня незаконнорожденной в тех же выражениях, что и отец, чтоб ему ни дна ни покрышки! И вот я вновь должна была подчиниться последней воле усопшего, последней воле еще одного покойного английского короля.
Те, кто окружал «королеву» Джейн, понимали: чтобы утвердить ее сомнительные права на престол, надо устранить подлинных наследников. Не успело тело брата остыть в гробу, как Нортемберленд и его приспешники велели с каждой церковной кафедры провозгласить нас с Марией незаконными; да, иерархи церкви, епископы, клеймили нас в проповедях, Ридли в соборе Св. Павла и Аатимер в Вестминстере, оплоте английской монархии!
А новая королева Англии, вместе со мной пострадавшая от этого позорного обвинения, что же она? Женщина, объявленная незаконной ради меня, низведенная до роли полукровки моим отцом, чтобы сыновья Анны Болейн могли царствовать, — захочет ли Мария снять с меня это клеймо? Значит, снова незаконнорожденная.
Пусть так.
Бывает и хуже.
У великих людей случались побочные сыновья. Наш Господь Иисус Христос был незаконнорожденный, а его мать — не девственница, утверждал этот богохульник, помните его, сочинитель и тайный агент, которого глава моей тайной службы Уолсингем убил, чтоб тот не болтал лишнего? Давно это было, в девяносто третьем или около того. Как его звали? Забыла фамилию. Кристофер, кажется… Морли?., или Марли? Марло?
А был ли Христос полукровкой? Мой отец сжег сумасшедшую проповедницу, Джоанну из Кента, которая учила, что Христос не произошел плотью от Девы, но прошел сквозь ее тело, как сквозь оконное стекло. Если Иисус получил жизнь наполовину от земной матери, наполовину от небесного отца, причем земная родительница тоже вечная серединка на половинку, полумать-полудева, разве он не полукровка, как самые заправские незаконнорожденные, вроде меня?[2].
И не должен ли он вместе со мной воскликнуть словами греческой трагедии: «На помощь незаконным, боги»?
Однако при мне по-прежнему был другой мой титул, почетный, и за отсутствием других карт мне оставалось разыгрывать лишь козырь девственности.
Я разыграла его отлично, ведь правда? Ибо кто теперь вспомнит, что я была не единственная царственная девственница своего времени? Что была другая, куда более великая? И хотя позже я покорила все сердца и умы как королева-девственница», кто теперь помнит, что до меня правила тоже королева и девственница? И что она была первая в нашей истории?
И кто теперь понимает так, как понимаю я, что, останься Мария девственной, она бы правила дольше и дольше сохраняла бы народную любовь, которую она сама же и превратила в жесточайшую ненависть…
Казалось, само солнце освещало торжество Марии в том июле пятьдесят третьего, когда мне привезли ее распоряжение. Она повелела мне ехать в Уонстед, на восток от Уолтгемского леса, и там встретиться с королевой и ее приближенными. Сторонники Марии начали стекаться туда еще до смерти короля. Теперь на въезде в город мы влились в огромный поток людей, которые смеялись, молились, пели, и все благодарили Бога, приведшего на престол истинную королеву, дочь короля Гарри.
Королева! Так страшный жупел — правление женщины, — стал реальностью. И если девять дней Джейн не принесли иной пользы, все-таки они показали: кровь, даже в женщине, — единственное, что имеет значение; она вполне может поставить ее вровень с мужчиной. Теперь Мария была королевой безоговорочно, — Королева!
— Боже, храни королеву!
Мои джентльмены с трудом прокладывали мне и моим людям дорогу сквозь дурно пахнущую, колышущуюся толпу к дому королевы.
Господи, как-то она меня примет? Покуда она подвергалась унижениям, я бесстыдно блистала на ее законном месте при дворе. Накажет ли она меня за это? Последние двадцать лет у нее были все причины меня ненавидеть; теперь она королева, верховная владычица — захочет ли она отомстить?
Ибо несправедливости, выпавшие на долю Марии, не поддаются описанию. Все они были свежи в моей памяти; всю долгую дорогу от Хэтфилда я перебирала их — ни о чем другом я не думала. Помнится, перед Пасхой Кэт пела старую песню, балладу о Богородице при кресте.
Слушая ее, я всегда вспоминала свою Марию. Как перечислить ее скорби, даже если знаешь, с какой начать? А все ее страдания произошли из-за меня и начались еще до моего рождения.
Она всегда была пятой спицей в колесе. Никогда еще так не мечтали о мальчике. «Господи, пошли нам принца!» — было на всех устах в течение поколений. Я должна была стать этим принцем. И вот все Генриховы муки, семь лет, когда он не спал ни с Екатериной, ни с Анной, горечь «Великого Раскола», когда
