— Господь может позвать меня, как позвал мою сестру… препоручаю все Его мудрости!
Я пошла прочь, не слушая больше ни слова. Я чуяла заговор, чувствовала дуновение холодного ветра от его смертоносных крыл, реющих близко, до опасного близко. Если догадка моя верна, даже говорить об этом — измена.
Непрошеный секрет все равно что поцелуй постылого ухажера. Я не могу, не буду посягать на дочь моего отца и законную королеву! Однако безопасно ли оставаться в неведении? Нет, надо все разузнать. На следующий день я отправила вдогонку Крофтсу верного Чертей с поручением прощупать нашего посетителя и как можно скорее сообщить мне новости.
Через два дня вернулся мрачный Джон.
— У сэра Джеймса тайная квартира в Лондоне, в неприметном доме за Поултри, далеко от двора. Джентльмены приходят туда по двое, по трое, прикрыв лица и низко надвинув шляпы. Но всех их я знаю.
— И кто же они?
— Это сэр Вильям Томас, он был клерком совета при вашем батюшке и теперь боится возрождения папизма. Сэр Вильям Пикеринг служил при нашем посольстве во Франции и страшится испанского господства. Сэр Николае Трокмортон преданно служил вашему брату; он говорит, что не позволит свести на нет усилия доброго короля. А сэр Томас Уайет страшится брака королевы с испанцем; он утверждает, что при жизни его отца, ничего хорошего не вышло из брака короля с арагонской инфантой, и клянется отцовской памятью, мадам, что посадит на престол дочь Анны Болейн! Уайет.
— Значит, он их вожак?
— Да, миледи.
Уайет!
У меня сжалось сердце: все возвращается на круги своя! Я знала этого Уайета, я и сейчас видела его на ночной гулянке с моим покойным лордом Серреем и Вильямом Пикерингом в ту ночь у Темзы. Но я слышала и многое о другом Уайете, носившем эту фамилию прежде него: отец нынешнего Уайета любил мою мать.
Стоило ей впервые появиться при дворе, как мужчины устремились к ней, словно мотыльки на огонь. Еще до того, как король, ослепленный личным горем, ее заметил, она успела подпалить крылышки двум лучшим молодым придворным.
— Осторожнее, дочка, юный Гарри Перси положил на тебя глаз, — предостерегал ее отец, умный Томас Болейн.
— Глаз? — со смехом отвечала она. — Скажите уж, все сердце! Он клянется мне в любви!
Как и сам король, Гарри Перси, наследник одного из древнейших северных графств, полюбил ее с первого взгляда. И если б не ненависть отца к выскочкам Булленам — так назывались они до того, как переделали свою фамилию на французский манер, — ни за что бы с ней не расстался.
Другому ее обожателю тоже пришлось изведать горечь разлуки. Юный поэт, сын кентских соседей Болейнов, Том Уайет полюбил Анну еще в детстве. Теперь ему пришлось поневоле уступить ее королю.
Доведенный любовью до исступления, он рискнул жизнью, скрестив с августейшим соперником клинок гневного стиха:
Noli me tangere — не тронь меня. Уайет никогда ее больше не видел. Вынужденный жениться на нелюбимой, отправленный королем на чужбину, он сгинул молодым, оставив после себя лишь одного сына, мальчика Тома.
А теперь юный Уайет решил посадить на английский престол дочку Анны Болейн, чтобы таким образом отомстить за разбитую отцовскую любовь?
— Когда они хотят это сделать? — прошептала я, не разжимая губ.
— На Вербное воскресенье, мадам, в этот день в Англию должны прибыть испанский инфант и его свита. Народ будет гулять, дороги опустеют, ничто не помешает мятежникам войти в Лондон. Но боюсь…
— Чего же?
— Заговор течет, как решето! — с жаром произнес Чертей. — Сейчас декабрь — до марта что-нибудь да просочится наружу!
Он оказался прав. Мы получили всего три недели передышки — если можно назвать передышкой тревожные дни и пронизанные страхом ночи. На исходе третьей недели из Уайтхолла прискакал падающий от усталости гонец — он привез вести от того же доверенного человека, что сообщил мне про кончину Эдуарда.
— Все кончено… они проиграли.
Рассказ был короток. Совет проведал о заговоре, мятежникам пришлось выступать немедленно, слишком рано. Их не спасли и два громких имени. Первое — лорда Генри Грея, герцога Сеффолка, который усмотрел в этом последнюю возможность усадить на престол свою дочь Джейн. Вторым был не кто иной, как отвергнутый король-супруг Эдвард Кортни, который решил все-таки сделаться королем, но с другой королевой, а именно — со мной.
Итак — королева Елизавета, жена короля Эдварда?
Я должна была придать красоту и завершенность их замыслу: соединить последнего Плантагенета с последней Тюдор — значило бы довести чистоту английской королевской крови до последнего возможного градуса — цель, достойная такого риска. Кто бы все-таки занял престол, удайся их восстание, — я или Джейн? Они и сами не знали.
А теперь? Гонец повертел в руках забрызганную грязью шляпу и ответил:
— Народ остался верен королеве Марии, восстание подавлено. Сэр Томас Кортни, герцог Сеффолк и прочие мятежники в Тауэре. Идут поиски тайных пособников.
Пособников.
Я не участвовала в заговоре. Но это меня не спасет — ведь я была в самом центре изменнических планов!
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно, как и тогда, когда лорд Сеймур впутал меня в свои предательские козни. Дрожа, я позвала Кэт и легла в постель.
Однако я уже знала — спрячься я хоть в мышиную нору, меня оттуда вытащат.
И вытащили. Весь дом услышал тяжелую поступь вооруженных людей за десять миль по дороге. С ними прибыли посланцы Марии, тайные советники, с приказом отвезти меня в Лондон. Пришлось сказаться больной; Мария это предвидела и прислала своих врачей. Я просила времени привести в порядок свой дом — мне отказали, при этом лорды обменялись такими взглядами, будто говорили: «И не спрашивайте, когда вернетесь домой».
Тут мне действительно стало дурно. Живот раздуло, я не могла сесть на лошадь. Неважно: добрая королева прислала свои личные носилки. «Угодно ли Вашему Высочеству приготовиться к отъезду в Лондон — немедленно?»
Я поняла: теперь я пленница, такая же как кузина Джейн. Мы выехали на следующее утро, когда вспыхнул первый проблеск зари и вместе с ним погас последний проблеск надежды. Перед поворотом на большую дорогу я не посмела даже оглянуться — когда-то я вновь увижу тебя, мой милый, милый Хэтфилд?
Когда этим страшным февралем я въезжала в Лондон, другая покидала его — та, кому невиновность до поры служила защитой, но лишь до поры. Бедная, несчастная девятидневная Джейн, — казнить только за то, что честолюбивый отец вновь провозгласил ее королевой.
Однако и сейчас Мария готова была ее простить, она никогда не убивала своих личных врагов, только Божьих. Удастся ли Джейн избежать топора? В ту ночь под стражей в одном из самых мрачных покоев Уайт-холла я и сама была ни жива ни мертва от страха и все же плакала и думала только о Джейн — ее судьба самозваной королевы может стать и моей.
Весть принес Чертей, когда пришел прислуживать мне за ужином. Я отодвинула блюдо с вареной зеленью, поставленное передо мной Кэт, схватила кубок и уставилась на кроваво-красное вино. Лицо Чертей было красноречивее всяких слов.
