«Миледи и принцесса, пишу вам, пока вы не узнали о нашей скорби от других, хотя слезы мешают мне водить пером. Сегодня умер Томас Кранмер, епископ Кентерберийский при вашем батюшке.

Сломленный мучениями, старостью и одиночным заключением, он отрекся, было от своей веры. Но тут его Бог вернулся. Всходя на костер, он сказал:

«Эта правая рука пусть сгорит первой: она провинилась, подписав мое отречение». Он встретил смерть достойно, со всем спокойствием своего великого духа, и без него этот мир стал беднее. Больше нам не увидеть подобного человека, доколе не встретимся с ним на небесах, если милосердный Господь допустит нас туда, где ныне ликует бедный Томас. Народ сложил о нем балладу: прислушайтесь и услышите. Молитесь за его душу.

Навеки слуга вашей милости

Вильям Сесил».

В ту ночь, в самый поздний кладбищенский час, я услышала женский голос в болотах к востоку от замка, и он пел:

Когда, несломлен, Кранмер пал,

И стар и млад о нем рыдал,

Мы молимся в годину бед:

Господь, храни Элизабет!

Когда детей терзают плоть,

Даруй нам нашу Бесс, Господь!

Да, власть Марии, жестокость Марии вручат мне Англию, ее Англию, но все больше и больше мою Англию, на блюдечке с голубой каемочкой.

Но когда, о Господи, когда?

Глава 20

А теперь новый призрак преследовал меня днем и ночью: страшный бука под названием «муж».

Раз ему не дано сына от собственных чресл, Филипп решил отыскать другой способ посадить на английский трон короля-католика — свою плоть и кровь. Чтобы утешить мою гордость, он предложил мне на выбор нескольких приемлемых католических принцев. Однако его выбор сомнений не вызывал.

— Кого вы предпочтете, мадам? — нервно спросила Кэт как-то утром, когда я в задумчивости сидела у окна с Филипповым письмом в руках.

Я фыркнула:

— Предпочту? Всех разом — чтобы засунуть головой в ближайшую навозную кучу, пусть подрыгают там ногами!

— Однако король предлагает вам своего сына, инфанта дона Карлоса… — Кэт выдавила улыбку, но я видела, что она напугана.

— Не бойся, Кэт! — ободрила я ее. — Как бы ни был дон Карлос любезен своему отцу, я за всю славу Англии и Испании не лягу в постель с десятилетним мальчишкой!

Мы рассмеялись, и я, и Кат. Но дон Карлос! Знай я тогда…

Я знала лишь, что он сын Филиппа от первой молодой жены, португальской принцессы, которая умерла родами; и потому думала о нем с жалостью, как о сиротке. В действительности же это был чудовищный недоносок, страшный и душой, и телом. Горбатый уродец, он весил меньше восьмидесяти фунтов. Ему нравилось мучить лошадей, жарить зайцев живьем и слушать их визг.

Еще больше, чем лошадей, любил он мучить девок, его слуги притаскивали из испанских борделей несчастных шлюшек и на потеху инфанту засекали их до смерти. Извергу нравилось отпускать их, а потом ловить и снова мучить. Однако Господь справедлив. Забавляясь этой игрой, он упал с мраморной лестницы и раскроил свою поганую голову, словно тухлое яйцо.

Он должен был умереть. Однако его отец, Филипп, велел сделать несчастному трепанацию черепа — может быть, надеялся, что врачи заодно вправят ему мозги. Впрочем, не желая полагаться на случайность, Филипп приказал, чтоб на время выздоровления дона Карлоса привязали к мумифицированным останкам местного повара, прославленного посмертными чудесами. Два месяца дон Карлос прожил в объятиях усохшего трупа. Немудрено, что он повредился в рассудке. И за него-то меня вздумали отдать, чтобы удержать Англию под властью Рима!

Это и была причина Филипповой печали — состояние его сына; крест, который он нес, великая скорбь, которую я увидала в первую нашу встречу. Однако он еще не до конца опорожнил горькую чашу своего отцовства. Ему предстоит проклясть чудотворную мумию за спасение изверга-сына, когда дон Карлос замыслит убить отца, присвоить корону и надругаться над его молодой и любимой женой, когда Филипп сам посадит этого чудовищного Минотавра под замок и придет ночью, тайно, со стражей и монахами, чтобы положить конец этой и не жизни и не смерти…

И это чудовище предложили мне в мужья! Однако я в своем неведении не очень-то испугалась. Более реальным претендентом казался другой католик, эрцгерцог и воитель Эммануэль- Филибер, герцог Савойский. Мария в письмах спрашивала, согласна ли я за него выйти; Филипп хотел, чтобы я вышла замуж, а Мария хотела того, чего хочет Филипп.

Однако если я была уязвима, то и она не меньше. Заговоры против нее плодились и размножались. В Сассексе явился самозванец, объявивший себя моим «мужем» Кортни, последним из Плантагенетов, чье имя так часто связывали с моим. Этот проходимец поднял от моего имени восстание, чтобы взойти на престол вместе с «любезной женушкой Елизаветой»! Глупая попытка захватить трон вскоре привела моего «нареченного» на эшафот. Однако, чем яростнее Мария давила заговорщиков, тем больше их становилось, словно голов у гидры. Чтобы держать народ в страхе, Мария велела больше жечь. А чем чаще горели костры, тем чаще вспыхивали восстания.

— И пока Ее Величество не назначит вас своей наследницей, — мрачно заметил Эскам, — они будут, неизбежно будут продолжаться!

Он был моим якорем, этот стойкий йоркширец, а книги — моим прибежищем. С каждой почтой новости из Лондона становились все более пугающими. Умер мой старый враг Гардинер, бредя ужасами Господнего суда, но не успело его тело остыть в могиле, Мария назначила на его место нового изувера-епископа, которого лондонцы за жестокость прозвали Кровавым Боннером.

И мало-помалу все глаза, все надежды людские устремлялись ко мне. Только смелые отваживались говорить, и то не словами, но кивками и молчаливыми знаками. Один из Марииных лордов, сэр Николае Трокмортон, служивший еще моему брату и едва не угодивший на эшафот вместе с Уайетом, сумел выразить мне свою преданность парой надушенных перчаток; подобно ему и достойный лорд Полет, на котором держался Тайный совет при Эдуарде и моем отце, Клинтон, Дерби, Бедфорд, Сассекс, влиятельные лорды и государственные сановники, в том числе — что немаловажно для меня — мой двоюродный дед лорд Говард, — все глядели, кивали, и все, как и я, ждали, потупив очи.

А теперь Филипп вернулся к Марии прямиком из Амстердамских блудилищ, где, по слухам, отдыхал от объятий постылой старой жены. Страшная весть пришла в Хэтфилд в сентябре. Мария написала мне словами евангельской Елисаветы: «Вот и я, называемая неплодною, зачала сына в старости своей. Ибо у Бога не останется бессильным никакое слово. Порадуйся за меня, сестра, я понесла!»

Величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боге Спасе моем…

В отупении бормотала я «Magnificat»[7] на последовавшем затем благодарственном молебне, вяло повторяла хвалебную песнь Богородицы. Но дух мой восставал против Господа.

Если Мария беременна…

Если она родит сына…

О, Господи, чем я провинилась перед Тобой, за что Ты меня так сурово караешь?

И вся трагикомедия пошла по новому кругу. У себя в Хэтфилде я стонала, плакала, молилась. Но родится ли принц? И беременна ли она вообще?

А покуда Мария купалась в своем материнском счастье, на страну надвигалась война. Каждый день новые друзья и сторонники при дворе сообщали мне новости. «Франция угрожает границам Испании, и король намерен воевать, — писал Трокмортон, — однако английские сердца не лежат к этой войне».

Вы читаете Девственница
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату