— Черт возьми! У него что, сэр, какое-то особое плоскостопие? — усмехнулся Дэви.
— Нет, его копыта скорее даже изящны. Просто его обувь вы приняли за стопы слона.
Охотник указал на четыре тростниковые плетенки, которые висели у него на поясе. Длинный Дэви тотчас сообразил, о чем шла речь.
— Вот это да, блестящая идея! Мастер пристегивает своему коню такие плетенки, и все, кто видит этот след, попадают впросак! Послушайте, ваша мысль очень недурна, она, можно сказать, даже великолепна, и настолько, будто пришла в голову мне самому!
— Да, Длинный Дэви всегда угадывает лучшие мысли всех охотников, промышляющих между двумя океанами.
— К чему эти насмешки, сэр?! Мой разум, я думаю, не уступит вашему. Или у вас другое мнение на этот счет?
При этом он кинул пренебрежительный взгляд на опрятный костюм Олд Шеттерхэнда.
— Я в этом вовсе не сомневаюсь, — ответил последний. — И раз вы так умны, то скажите мне, пожалуйста, что за призрак так напугал вашего доброго Боба?
— Готов проглотить центнер ружейных пуль даже без масла и петрушки, если это не ваш конь.
— Вы угадали.
— Чтобы догадаться, не нужно быть гимназистом, как Толстяк Джемми. Но сейчас скажите мне все же, куда, собственно, запропастился этот бедовый парень вместе с Фрэнком. Почему вы один?
— Они задерживаются. Дело в том, что их пригласили на ужин шошоны.
Дэви от ужаса изменился в лице.
— Heavens! Неужели вы хотите сказать, что их взяли в плен?
— К сожалению — да. На них напали.
— Шошоны?! Взяли в плен?! Этого только не хватало. Вокаде, Мартин, Боб, быстро к лошадям! Мы сейчас же поедем за шошонами. Они нам выдадут их, иначе мы превратим их всех в русский салат!
Он поспешил к пасшимся у воды лошадям.
— Стоп, сэр! — предостерег Олд Шеттерхэнд. — Это не так-то просто. Разве вы знаете, где находятся шошоны?
— Нет, но, надеюсь, вы нам это скажете.
— А сколько их?
— Вы думаете, мне взбредет в голову пересчитывать их поголовье, когда нужно выручать моего приятеля Толстяка Джемми? Сто или двести — все равно! Он должен быть освобожден!
— Повремените хоть немного, такие дела лучше делать не сгоряча! Мне кажется, сначала нам стоит кое-что обсудить. Я не один. Вот идет мой товарищ, который также хотел бы пожелать вам доброго вечера.
Виннету, заметив, что Олд Шеттерхэнд спокойно беседует с сидящими у костра, вышел из укрытия, ведя в поводу обоих коней. Длинный Дэви был прямо-таки ошарашен, увидев краснокожего в обществе белого, но, по-видимому, не посчитал вождя достойным своего вежливого обращения:
— Краснокожий! И тоже такой чистенький, будто только вылупившийся из яйца, как и вы. Собственно, кто вы такой? Вы не вестмен?
— Нет, строго говоря, нет. Это вы сразу угадали, — улыбнулся Олд Шеттерхэнд.
— Я так и думал. А этот индсмен, конечно, из тех оседлых, что приняли в дар от Белого Отца из Вашингтона кусок земли в несколько локтей?73
— На этот раз вы ошибаетесь, сэр!
— Неужели.
— Да нет — точно. Мой спутник не получал от президента Соединенных Штатов никаких подарков. Он скорее…
Белого охотника внезапно прервал юный Вокаде, издавший возглас радостного удивления. Молодой индеец подошел ближе к Виннету и впился глазами в ружье апача.
— Уфф! — воскликнул он. — Маца-ска-мон-ца-вакон!74 (Серебряное ружье!)
Длинный немного понимал язык сиу и догадался, что имел в виду Вокаде.
— Серебряное ружье? — удивился янки. — Где? Ах, вот! Так покажите же его, мой красный сэр!
Виннету молча позволил взять из его руки оружие.
— Это Маца-ска-мон-ца-вакон, — снова воскликнул Вокаде. — Значит, этот красный воин — Виннету, великий вождь апачей!
— Что? Да быть того не может! — по лицу Длинного скользнула ухмылка. — Хотя по описаниям очень похоже.
Он вопросительно взглянул на обоих пришельцев. В этот момент его лицо имело отнюдь не то выражение, которое присуще людям с большим умом.
— Это Серебряное ружье, — подтвердил Шеттерхэнд. — Мой спутник — Виннету.
— Эй, послушайте, не надо надо мной так глупо шутить!
— Па! Если хотите, считайте это шуткой. У меня нет никакого желания размалевывать на вашей спине родословную апачей.
— Сэр, это пошло бы вам только во вред! — нахмурился янки. — Но если этот красный джентльмен действительно Виннету, кто же тогда вы? Тогда вы, пожалуй…
В тот момент, когда его осенило, он запнулся на полуслове. Дэви даже забыл закрыть рот. Он впился глазами в Олд Шеттерхэнда, всплеснул руками, чуть не подпрыгнул и продолжил:
— Ну конечно же! Вот где зарыта собака, что больше любого взрослого слона! Я стою тут и оскорбляю самого знаменитого вестмена, которого когда-либо только сушило солнце прерий! Если этот индсмен — Виннету, значит, вы — не кто иной, как Олд Шеттерхэнд, поскольку эти двое неразлучны, как и мы с Толстяком! Скажите, я прав, сэр?
— Да, вы не ошиблись.
— Тогда я от радости сейчас же стяну с небес все звезды и развешу их здесь на деревьях, чтобы отметить тот вечер, когда мы познакомились, как говорится, с иллюминацией! Добро пожаловать, господа, добро пожаловать к нашему лагерному костру! Простите нас за нашу глупость!
Он схватился за руки обоих и так сжал их, словно хотел, чтобы оба закричали от боли. Боб молчал. Ему было неловко за то, что он принял коня за привидение. А Вокаде тем временем отошел в тень, он оперся о дерево и прекратил бросать на прибывших восхищенные взгляды — даже совсем юные индейцы стараются не выставлять свои чувства напоказ. К тому же Вокаде считал, что допустил непростительную ошибку: вел себя с этими великими воинами как равный. Мартин Бауман не спускал глаз с обоих легендарных вестменов, о которых уже столько слышал, и, конечно же, не собирался удаляться от них, как Вокаде. Напротив, нимало не смущаясь, глаз с них не сводил. Дело в том, что они давно были для него кумирами, хотя он даже не надеялся когда-либо достичь их высот.
Виннету спокойно вынес рукопожатие Дэви; трем другим он в знак признательности кивнул — апач, как всегда, был сдержан. Олд Шеттерхэнд, напротив, постарался выказать свое расположение и, подал свою руку каждому, что сильно подействовало на Вокаде. Юный индеец, прижав правую руку к сердцу, тихо заверил:
— Вокаде охотно отдаст за Олд Шеттерхэнда свою жизнь. Хуг!
После того, как чествование было закончено, Шеттерхэнд и Виннету вместе со всеми присели у огня. Первый рассказывал, последний не произносил ни слова — он достал свою трубку и молча набил ее. Для Длинного Дэви это послужило сигналом к тому, что вождь хочет закрепить дружбу с ними дымом мира. Предположение американца подтвердилось: Шеттерхэнд в конце своей речи объявил, что они оба, Виннету и он, готовы сегодня же освободить Джемми и Фрэнка, а потом вместе со всеми ехать наверх, к Йеллоустоун- ривер.
Теперь Виннету зажег трубку и поднялся. После того, как он выдохнул дым во всех положенных направлениях, апач пояснил, что нта-йе, то есть «старший брат», должен стать новым знакомым, и передал трубку дальше — Олд Шеттерхэнду. От него она перешла к Дэви.
Когда тот сделал церемониальные затяжки, он почувствовал себя в затруднении — оба знаменитых вестмена уже раскурили трубку; имел ли он право передать ее юношам и негру?
