— Well! Будем снисходительны. И, надеюсь, у нас не появится оснований вести себя иначе. Тот, кто хочет найти месторождение, должен искать его сам. Это единственный совет, который я вам дам, джентльмены: прошу вас в течение двух часов не сниматься отсюда, иначе наши «пушки» заговорят.
Пока я это произносил, Кольма Пуши оседлал свою лошадь, и мы тронулись, не удостоив неудачников- диггеров даже взглядом. Много чести для них.
Чтобы уйти от них сразу как можно дальше, мы пустились в галоп, пока не подъехали к подходящему для отдыха местечку. Я с нескрываемым любопытством рассматривал коня Кольма Пуши: когда мы были на Стремительном ручье, я не успел его рассмотреть. Это был мустанг превосходного вида, быстрый и выносливый, как мы успели заметить.
Пока мы ели, разговор никак не клеился. Присутствие таинственного краснокожего тоже накладывало свой отпечаток на атмосферу. Когда я разрезал мясо и снова засунул нож в чехол, Кольма Пуши был уже готов. Подойдя к лошади, он вскочил в седло и произнес:
— Мои друзья сослужили мне добрую службу — я благодарю их и буду рад увидеть всех снова.
— Мой брат Кольма Пуши хочет ехать? — спросил я.
— Да.
— Почему же он нас так быстро покидает?
— Он как ветер — летит туда, куда ему нужно.
— Да, он как ветер, чей приход всегда желанен. Мой брат может слезть с лошади и побыть с нами какое-то время? Мне очень надо с ним поговорить.
— Пусть простит меня мой брат Шеттерхэнд. Мне надо ехать.
— Почему Кольма Пуши так боится нас?
— Кольма Пуши никого не боится, но одно дело заставляет его оставаться в одиночестве.
Мне не доставляло радости смотреть в глаза Виннету. Он догадался, что у меня в мыслях, и в душе, конечно, смеялся над тем, какую реакцию вызвали мои слова.
— Моему краснокожему брату не надо больше заниматься этим делом, считай, оно уже решено.
— Олд Шеттерхэнд произнес слова, смысла которых я не понимаю. Я поеду и пожелаю моему брату долгих лет.
Он уже поднял руку, чтобы запрыгнуть на коня, но тут я сказал:
— Кольма Пуши останется?
— Нет, поеду, — заявил он твердо.
— Well! Так вот, я ничего не имел бы против того, чтобы брат уехал, но пусть сестра останется здесь!
Оба слова — брат и сестра — я сильно выделил интонацией. Мои спутники с удивлением взглянули на меня. Кольма Пуши же одним прыжком слетел с лошади и, подойдя ко мне, закричал:
— Что такое говорит Олд Шеттерхэнд? Не ослышался ли я?
— Я сказал, что Кольма Пуши — не мой брат, а моя сестра, — спокойно повторил я.
— Ты что, считаешь меня женщиной?
— Да.
— Ты ошибаешься!
— Нет, Олд Шеттерхэнд всегда знает, что говорит.
Тут та, которая до сих пор называла себя мужчиной, вскрикнула и закрыла лицо ладонями, прокричав:
— Олд Шеттерхэнд не в себе, он не знает, что говорит!
— Нет, знаю.
— Нет же, разве женщина может быть таким воином, как я?
— Техуа, красивейшая из сестер Иквеципы, еще в юности умела прекрасно ездить верхом на лошади и стрелять.
Тут она отскочила на несколько шагов и уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
— Так останется с нами Кольма Пуши? — продолжал я гнуть свою линию.
— Что ты знаешь о Техуа и Иквеципе?
— Я знаю очень много о них обоих. Есть ли у нашей сестры Кольма Пуши силы выслушать меня?
— Говори, говори, — произнесла она, бессильно опустив руки и близко, совсем близко подойдя ко мне.
— Я знаю, что Иквеципу звали также Вава Деррик.
— Уфф! Уфф! — вскрикнула она.
— Слышала ли Кольма Пуши, моя сестра, имена Тибо-така и Тибо-вете? Тебе знаком рассказ Миртового Венка?
— Уфф! Говори дальше!
— А силы у тебя еще есть?
— Я сильна, только давай, рассказывай!
— Я передаю тебе привет от твоих детей, которых когда-то звали Лео Бендер и Фред Бендер.
Тут она совсем потеряла голову, крик, казалось, вот-вот вырвется из ее горла, но она сдержалась. Она молча опустилась на траву, подняла руки, спрятала в них лицо и принялась плакать — громко, жалобно, так, что мне даже стало страшно за нее. Можете себе представить, с каким изумлением смотрели на все это мои спутники, особенно когда мужественный воин, которым они минуту назад считали Кольма Пуши, начал плакать, как… обыкновенная женщина.
Апаначка, подойдя ко мне, спросил:
— Мой брат Олд Шеттерхэнд говорил о Тибо-така, Тибо-вете и Вава Деррике. Эти имена я знаю. Почему плачет Кольма Пуши?
— Она плачет от радости, а не от боли.
— А разве Кольма Пуши не мужчина, не воин?
— Нет, я… — с большим трудом, но она все-таки произнесла сквозь всхлипы это признание, — женщина.
— Уфф! Уфф!
— Да, это женщина, — сказал я. — Мой брат Апаначка должен набраться мужества и стать сильным. Тибо-така не был его отцом, а Тибо-вете не была его матерью. У тебя были другие родители…
Я прервался на полуфразе, ибо Кольма Пуши вскочила с травы, бросилась ко мне, схватила за руку и закричала, указывая на Апаначку:
— Это Лео? Это Лео Бендер?
— Не Лео, а Фред Бендер, младший твой сын, — ответил я. — Кольма Пуши может мне поверить, я знаю это точно.
Тут она бросилась к нему, упала в ноги и запричитала:
— Сын мой! Сын мой! Это Фред, мой сын!
Апаначка прокричал, нет, провопил, обращаясь ко мне:
— Она, она — моя мать?!
— Да, это так, — только и ответил я.
Тогда он обнял ее, заглянул в лицо и прокричал:
— Кольма Пуши — не мужчина, а женщина! Кольма Пуши — моя мать, я люблю тебя и любил всегда, с тех пор как появился на свет.
Видимо, силы у них обоих были на исходе. Они упали на колени, обнялись, и Апаначка прижался лицом к ее щеке. Виннету встал и отошел от них, я последовал за ним. Очень скоро Апаначка подошел ко мне и с горечью сказал:
— Мой брат Шеттерхэнд может подойти к нам. Кольма Пуши и Апаначка ничего не ведают о судьбах друг друга…
Он отвел меня обратно к Кольма Пуши, неподвижно сидевшей на земле и выжидающе смотревшей на меня. Апаначка сел рядом, обнял ее и обратился ко мне:
— Брат мой, скажи мне, как ты узнал, что Кольма Пуши — моя мать? Какое отношение имеет к этому Тибо-вете?
— Тибо-вете — твоя тетя, сестра твоей матери, в юности ее звали Токбела.
