Игорь уселся на скамью надевать лапти.
— Как их… никогда лаптей не носил…
Поручик — Зорин туго стягивает поверх старенькой хаковой гимнастерки, парадный офицерский пояс:
— А думаешь, я когда-нибудь погоны носил? А теперь приходится.
Игорь склонился над сложной обувью, задумался над двумя длинными веревками, привязанными к лаптю. Первый партизан — Яновский, невыносимо рыжебородый, но с бровями ярко-черными, задирает ногу:
— Видишь, как? Видишь?
Собственно говоря, Игорь не видит, потому что в дверях уборной стоит Клава Каширина и смотрит на Игоря. Игорь наморщил лоб и занялся веревкой. Клава посмотрела на него и ушла.
Петр Васильевич Маленький, в длинном генеральском сюртуке с красным воротником, показал на свободный стул:
— Садись, Чернявин. Кого играешь?
— Третий партизан.
— Третий? Угу. Мы тебя сделаем такого… вот эта бороденка. Совсем бедный мужик, даже борода не растет. Намазывайся.
Игорь начал намазываться желтоватой смесью. Петр Васильевич натянул на его стриженую голову взлохмаченный грязный парик, и на Игоря глянуло из зеркала смешное большеротое лицо.
По этому странному лицу Петр Васильевич заходил карандашом.
— Витька, а где мои ордена? — спросил он у Торского.
— Сейчас Рогов принесет. там еще звезды не высохли, а лента вон висит.
Он показал на голубую широкую ситцевую ленту, висящую на гвоздике.
Захаров тоже посмотрел на ленту:
— Лента лишняя. Это же гражданская война. И звезды… не нужно.
Виктор изумленно глянул на Захарова:
— Какой же генерал, если без звезды? И лента… насилу у девчат выпросил.
— Голубая лента, выходит, андреевская, такие ленты только важные сановники носили.
Маленький снял с гвоздика ленту, перекинул через собственное плечо:
— Ничего, Алексей Степанович, публике понравится. Только вы, ребята, когда хватать будете, полегче. А то с прошлой репетиции домой пришел… просто избитый.
Яновский улыбнулся:
— Ну а как же с генералом? Цацкаться?
Хлопнула дверь, в уборную вбежали Ваня и Бегунок. Бегунок закричал:
— Хорошо? Алексей Степанович, хорошо?
И на нем и на Ване надеты вывороченные полушубки. Володя опустился на четвереньки, натянул на голову собачью остромордую маску и залаял, прыгая к сапогам Захарова и захлебываясь от злости. Ваня проделал то же, уборная наполнилась собачьим лаем и хохотом зрителей. У Вани выходило лучше, он умел выделывать особенные нетерпеливо-обиженные взвизгивания, а потом снова заливался высоким испуганным тявканьем.
Виктор закричал: — Да хватит! Вот эти пацаны! Когда еще спектакль, а они уже три дня бегают по колонии, на всех набрасываются.
Алексей Степанович улыбнулся:
— По шерсти если считать, больше похожи на медвежат. Но, я думаю, сойдет. Раз генерал в андреевской ленте, собаки должны быть страшные.
И Володя, и Ваня, довольные репетицией, на четырех ногах убежали на сцену.
Через полчаса начался спектакль. Виктор усадил «собак» за кулисами и сказал:
— Только вы так: полайте, а потом промежуток сделайте. Чтобы и другие могли слово сказать. Поняли?
— Есть! — ответили «собаки» и с угрожающим видом притаились в дебрях помещичьего сада.
На сцене все готово. Генералы и вообще буржуазия сходятся в дом. Окно открыто, дом освещен, за окном они усаживаются на совещание. Поп поместился прямо против окна, крикнул:
— Готово.
Занавес пошел вправо и влево. В зале кто-то не выдержал:
— Смотри: Витя Торский!
На него шикнули, стало тихо; против открытого окна, рядом с худющим генералом, сидит не Витя Торский, а отец Евтихий, что немедленно и выяснилось из разговоров буржуазии и генералитета.
На сцену из-за деревьев пробираются партизаны. Между ними и Игорь Чернявин. Партизаны крадутся к
