— Парадную гимнастерку ты не имеешь права надевать.
— А может, я иду в город. Сейчас подойду к дежурному бригадиру, так и так, имею отпуск.
— Ах, ты в город? Хорошо!
— А на парадную я только посмотрел, может, измялась.
— Как будто нет…
— Как будто нет.
Снова помолчали. Но Гонтарь хорошо разобрал, как старательно Игорь расправил носовой платок в грудном кармане. Не утерпел и тоже спросил:
— А ты куда собираешься?
— Я? Так… пройтись. Люблю, понимаешь, свежий воздух.
— Скажите пожалуйста, свежий воздух! В колонии везде свежий воздух.
— Не скажите, милорд. Все-таки эта самая литейная… такой, знаешь, отвратительный дым…
Игорь пренебрежительно махал рукой возле носа. Это аристократическое движение возмутило Гонтаря:
Напрасно задаешься! Сегодня выходной день, и литейная не работает.
— Сэр! У меня такое тонкое обоняние, что и вчерашний дым… не могу выносить.
Таким образом, Гонтарь убедился, что Игорь настойчиво хочет как можно дальше уйти от литейной. И убедившись, Гонтарь оставил шутливо-подозрительный тон и сказал значительно:
— Знаешь что, Чернявин! Я все-таки тебе не советую!
— Ты, Миша, не волнуйся.
Из спальни вышли вместе. Вместе прошли парк и подошли к плотине. Гонтарь спросил:
— Куда ты все-таки идешь?
— Я гуляю по колонии. Имею право?
— Имеешь.
Гонтарь был человек справедливый. Поэтому он молчал до тех пор, пока они не перешли плотину. А когда перешли, Гонтарь уже ни о чем не расспрашивал:
— Ты дальше не пойдешь!
— Почему?
— Потому. Ты куда направляешься?
— Гулять.
— По колонии?
— Нет, около колонии. Имею право?
— Имеешь, а только…
— Что?
— Чернявин! Я тебе морду набью!
— Какие могут быть разговоры о морде в такой прекрасный майский вечер!
— Чернявин! Не трепись про майский вечер. Теперь нет никакого мая, и ты думаешь, я ничего не понимаю. Дальше ты все равно не пойдешь.
— Миша, я знаю японский удар! Страшно действует!
— Японский. А русский, ты думаешь, хуже?
Миша Гонтарь решительно стал на дороге, и пальцы его правой руки, действительно, стали складываться по-русски.
— Миша, неловко как-то без секундантов.
— На чертей мне твои секунданты! Я тебе говорю: не ходи!
— Ты — настоящий Отелло. Я все равно пойду. Но первый я не нанесу удара. Я не имею никакой охоты стоять на середине да еще по такому делу: самозащита от кровожадного Отелло.
Упоминание о середине взволновало Гонтаря. Он оглянулся и… увидел Оксану в сопровождении довольно пожилого гражданина в широких домашних брючках и в длинной косоворотке. На голове у гражданина ничего не было, даже и волос, лицо было бритое, сухое и довольно симпатичное. Игорь и Гонтарь поняли, что это и есть эксплуататор, поэтому его лицо сразу перестало казаться симпатичным. Оксана шла рядом с ним. На ее ногах были сегодня белые тапочки, а в косе белая лента. Не могло быть сомнений, что сегодня она прелестней, чем когда-либо. Колонисты пропустили их к плотине. Гонтарь сумрачно поднял руку для приветствия, отсалютовал и Игорь. Оксана опустила глаза. Лысый решил, что почести относятся к нему, и тоже поднял руку, потом спросил:
— Товарищи колонисты! Скажите, Захаров у себя?
Гонтарь ответил с достоинством:
— Алексей Степанович всегда у себя.
