– Не знает чего?
Она указала на папку.
Открыв ее, Макс увидел одностраничный формуляр.
– Может, переведете это для меня на нормальный язык?
– А нас не подслушают? – огляделась Эйприл.
– Нет, – изумленно отозвался Макс.
– Ладно. Материал волокнистый. Волокна весьма тонки и переплетены между собой. – Тут ее голос снизился почти до шепота. – У него атомный номер сто шестьдесят один. Это трансурановый элемент.
– Что значит трансурановый?
– Это искусственный химический элемент.
– А это плохо?
– Трансурановый, причем с лихвой. Мы синтезировали один такой, он даже пока не получил названия. Так у того атомный номер сто двенадцать. А ведь он возглавляет список. То есть возглавлял. А этот материал... – Она покачала головой. – Он не должен существовать.
– И что вы этим хотите сказать?
Лицо ее приняло настороженное выражение.
– Технология производства подобных материалов не известна никому на свете. Даже будь она известна, этот химический элемент оказался бы крайне нестабильным. И горячим.
– Горячим? В смысле – радиоактивным?! – Макс начал лихорадочно прикидывать, долго ли он пробыл рядом с парусами.
– Да. Должно быть. – Она извлекла остатки образца и поднесла его к лампе. – Но он в полном порядке. Может быть, за определенным пределом трансурановые утрачивают радиоактивность. Не знаю. Никто не знает.
– А вы вполне уверены?
– Да. Разумеется, уверена.
Макс встал и подошел к окну. Заходящая на посадку «сессна» только-только коснулась полосы.
– По-моему, я просто не понимаю того, что вы рассказываете.
Эйприл долго не отвечала.
– Некто, – наконец прервала она молчание, – где-то совершил технологический скачок вперед, намного опередив нас. Громадный скачок.
– И насколько это важно?
– Макс, я говорю не просто о продвижении вперед. Я говорю о световых годах. Этого просто не может быть!
– Очевидно, все-таки есть, – развел руками Макс.
– Наверное. – Ее взгляд снова приобрел отсутствующее выражение.
– Ну, и каковы же выводы? Это имеет какую-нибудь коммерческую ценность?
– О, несомненно. Электронные оболочки предельно стабильны.
– Я что-то по-прежнему не улавливаю сути.
– Она практически не поддается разрушению.
И тут у Макса впервые нашлось возражение:
– Что-то вы путаете! Этот образчик я отрезал обыкновенными ножницами.
– Я говорила не о таком разрушении, – покачала она головой. – Разумеется, материал можно разрезать. Или сломать. Но коррозия ему не страшна. Он не рассыплется сам по себе. – Эйприл пристально вглядывалась в его лицо, должно быть, в попытке угадать, не утаивает ли он что-нибудь. – Как, по-вашему, если я поеду туда прямо сейчас, мне позволят взглянуть на судно нынче вечером?
– Наверняка. Я позвоню и замолвлю за вас словечко, если хотите. – И тут смутная мысль, брезжившая где-то на периферии его сознания, вдруг обрела четкую форму. – Вы говорите, он не разлагается. И каков же возраст образца?
– Неизвестно. Трудно сказать, как определить возраст подобного вещества. По-моему, это просто невозможно. – Эйприл встала.
– А этот материал изнашивается?
– О да, разумеется. Все на свете изнашивается. Постепенно. Но он весьма и весьма износоустойчив. К тому же его легко очистить, потому что другие вещества к нему не пристают.
Макс подумал о водяной дымке вокруг яхты и ее радужном сиянии:
– А не отправиться ли мне вместе с вами? Пожалуй, я подброшу вас на самолете.
На проселок, ведущий к дому Ласкеров, въехал голубой правительственный автомобиль, прокатился по кольцевой гравийной дорожке перед фасадом, миновал две припаркованные там машины и остановился. Оттуда выбрался пожилой толстячок. Взяв с сиденья потрепанный черный портфель, он окинул взглядом
