меня.Но все ж, надежда, хоть чуток растрогайИ сладкими виденьями насыть.Пошел бы к благу я любой дорогой.И да прядут богини Парки нитьМоей судьбы, как и пряли дотоле.Как пожелают, так тому и быть.И вдруг прошли мучения и боли:Ко мне прижалась дева и в устаПоцеловала раз, и два, и боле…«Сие, — она сказала, — неспроста.Но в будущем опишутся поэтомТвои хождения и маета.Однако ж полно говорить об этом.Ведь я уйду, едва отступит ночь,Пасти зверей, тебе ж, по всем приметам,Усталости и сна не превозмочь.А заодно и закусить не худо.Что ж, я тебя попотчевать не прочь».И все взялось, неведомо откуда.Уж крепкий стол придвинут к очагу.А на столе и скатерть, и посуда.И я отведать наконец могуИзысканных курятин, и белужин,И хлеба, и салата, и рагу.Я сел за стол, нимало не сконфужен.И с девою, но более одинЯ уничтожил и вкуснейший ужин,И золотистого вина кувшин.В такую ночь могу до самой зориВкушать нектары солнечных долин.«Утешимся. Разумный помнит: гореС благополучьем ходит заодно.Днесь — хорошо, да что-то будет вскоре?Но горе и на пользу нам дано.Как снадобьем, порой им кровь согрета.Но пить его не стоит, как вино.Останемся же вместе до рассвета,Пока не позвала меня заряПасти бесчисленное стадо это».И, словом, утешались мы не зря,Вино вкушая, поцелуи множаИ о приятном всяком говоря.А после возлегла она на ложе,Одежды сняв. И я меж простыней,Как благоверный, растянулся тоже.О Музы! Вы опишете живей!А сей невзрачный, заурядный слог — онНе скажет о возлюбленной моей.Красавицы пышноволосой локон,Отбившись от товарищей своих,Казался светом солнечным из окон.И был так нежен, и глубок, и тихОгонь очей, и сами очи сини,Что умолкает и тускнеет стих.А я не забываю и поныне,Задумавшись и грезя наяву,О безупречном профиле богини.И оттеняющие синевуПушистые ресницы днем и ночьюЯ буду прославлять, пока живу,И не умерю болтовню сорочью!А носик милой! Так прекрасен! Ох,Прекраснее не увидать воочию!А ротик! И у многих он не плох,Но отрицать попробуй-ка, посмей-ка:Сей — сотворил собственноручно Бог!И язычок, как розовая змейкаМеж совершенных зубок-жемчугов,Как патока, поблескивает клейко.А ветерок дыхания таков,Что мнится — словно луговые дали,Благоуханьем полнится альков.А подбородок, шейха и так дале...Забыли б вы все прелести менад,Когда бы эту прелесть увидали!Рассказывать ли далее подрядВедь искренности публика не рада.И не за ложь, за истину бранят.Вестимо, откровенничать не надо,Я в сем удостоверился давно,Однако ж откровенье мне — услада.А красота как доброе вино.О тонкий стан, о шелковая кожа! Подумаешь — и на душе хмельно.Но, рядышком с красавицею лежа,Не видел я подруги ниже плеч,Боясь отбросить одеяло с ложа.То холодел я, то горел, как печь,Но не касался до прекрасной, в страхеНапасти снова на себя навлечь.Ронял я, изнывая, охи-ахи,Но не решался перейти пределИ был, как злоумышленник на плахе.Лежал и шевелиться я не смел,Как будто то не ложе, но могила.И сам от страха был мертвецки бел.Картина эта деву рассмешилаИ молвила она: «Велик твой страх.Иль, может, я — великая страшила? Ты поначалу мчал на всех парах.Иль из другого ты, быть может, теста?Почто остановился и зачах?Ты в это Богом проклятое местоЗа мной пришел, как в старину герой,Летевший к Гере в Абидос из Сеста.А вот теперь, как тяжелобольной,Лежишь под одеялом, холодея.Придвинься ближе и лицо открой».Я прижимаюсь сиротливо к краюИ на подругу резвую своюСперва еще с опаскою взираю,Затем, покамест так же на краю,Оборотиться к деве я рискую — И вот уже немного привстаю.И придвигаюсь наконец вплотную.И к вожделенному исподтишкаПротягиваю руку ледяную.Едва ж коснулась красоты рукаТотчас почувствовал я: прелесть эта,Как никогда, желанна и сладка! И, новым ощущеньем обогрета,Былое обрела душа мояДостоинство и мужа, и поэта.И, своего восторга не тая,Я снова целовал ее и снова.«Благословенны темные края, —И больше не было меж нами фраз.Исчезло все в чарующем тумане.Все огорчения забылись враз.И наслаждений не было желаннейИ поцелуев жарче. НаконецНастал черед последних содроганий.И я на ложе рухнул, как мертвец.На смену ночи приходило утро,И звезды погасившая заряНебесные оттенки перламутраУж покрывала цветом янтаря.Глаза раскрыла милая наядаИ поднялась со вздохом, говоря:«Мне непременно на рассвете надо,К работе не выказывая спесь,Вести в леса проснувшееся стадо.А ты, голубчик, оставайся здесь.Но не грусти и побори истому.И все обдумай, рассуди и взвесь.И, главное, не выходи из дому.Беру тебя покамест на постой.Не отзывайся зову никакому».И вот сижу я в горнице пустой.Я с неохотою покинул ложе.Мечтаю с нетерпением о той,Которая мне ныне всех дороже.Страсть полыхает, как огонь, в груди,И продирает, как мороз по коже.Но в одиночестве сколь ни сиди,Все скоро вновь покажется немило.И ждешь со страхом: что-то впереди? Не стало вновь ни куража, ни пыла.Рассеялись мечтанья в пять минут.Я призадумался совсем уныло.И снова думы к прошлому текут.И вот уж исчезаю, словно тень я,А призраки приходят в мой закут.
