имеющий во лбу три звезды, хочешь обрести в этой игре со смертью?
– Не знаю, – напряженно выговорил Моргон. – Просто я не могу от них убежать.
– Хотелось бы увидеть, чем все это закончится… Очень хотелось бы. Ты настолько не укладываешься ни в какие рамки, что, пожалуй, мог бы выиграть эту игру.
– Какую игру? Сут, что происходило все эти семьсот лет? Что держит тебя здесь? Что я могу сделать, чем могу тебе помочь?
– Ничем. Я мертв.
– Тогда сделай же что-нибудь для меня! Я нуждаюсь в помощи! Третий закон Гистеслухлома гласит: волшебник, который отворачивается, слыша крик о помощи, волшебник, который видит зло и молчит, волшебник, который, домогаясь правды, смотрит в другую сторону, – это лжеволшебник. Я, пожалуй, лучше других понимаю смысл бегства, но не тогда, когда уже не осталось места, куда можно бежать.
Единственный глаз Сута сверкнул. Он улыбнулся – снова той же кривой усмешкой, которая напомнила Моргону короля-волка.
Чародей сказал с непонятной нежностью:
– Отдаю свою жизнь в твои руки, Звездоносец. Спрашивай.
– Почему ты убежал из Лунголда?
– Я убежал из Лунголда, потому что…
Голос его оборвался. Чародей неожиданно качнулся к Моргону, дыхание с трудом вырывалось из его горла. Моргон шагнул навстречу, и волшебник крепко ухватился за него.
– Сут!
Руки чародея вцепились в одежду князя Хеда, притянули его поближе к себе. С последним вздохом из груди Сута вырвалось только одно слово:
– Ом…
12
Он отнес мертвого волшебника на спине в Ирье. Хугин шагал рядом, иногда в облике тура, иногда в собственном, и тогда он ненадолго становился высоким молчаливым мальчиком, придерживающим Сута, чтобы тот не упал со спины медленно бредущего тура. Когда они пробирались через горы, Моргон ощутил где-то в глубине души, что пребывал в облике тура слишком долго. Перед ними простиралась земля, белеющая под таким же белым, пустым небосводом. Ирье лежал перед ними наполовину скрытый снежными сугробами. Когда они наконец добрались до дома, Хар встретил их на пороге.
Он не произнес ни слова, снял тело Сута со спины Моргона. Тот принял собственный облик и стоял ссутулившись, с отросшими за два месяца волосами и затянувшимися шрамами на руках. Моргон раскрыл было рот, желая что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Хар тихо проговорил:
– Иди в дом. Сут был мертвым семьсот лет. Теперь я позабочусь о нем.
– Нет, – сказал Хугин.
Хар, склонившись над телом Сута, поднял на него глаза:
– Тогда помоги мне.
Вместе они отнесли тело в заднюю часть дома. Моргон вошел в зал. Кто-то набросил ему на плечи меховую накидку, и он рассеянно обернул ее вокруг себя, едва ощущая мех, едва замечая, сколько любопытных лиц повернуто к нему, сколько людей наблюдают за ним. Он устроился у огня и налил себе вина. На скамью рядом с ним присела Айя и ласково обняла его за плечи.
– Я рада, что вы невредимы, ты и Хугин, дети мои. Не горюй о Суте.
Моргон обрел голос:
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю мысли Хара. Он похоронит свое горе, подобно тому, как человек зарывает ночью серебро в землю…
Моргон опустил глаза, потом, поставив чашу на стол, прижал ладони к лицу.
– Мне следовало бы знать, – прошептал он. – Следовало подумать. Единственный волшебник, оставшийся в живых после семи столетий… Я вырвал его из тайного убежища, и он умер у меня на руках…
Он услышал, как в зал вошли Хар с Хугином, уронил руки. Хар сел в кресло. Хугин опустился возле его ног, положил беловолосую голову на колени короля-волка. Глаза его закрылись. Рука Хара на мгновение задержалась в волосах мальчика, он посмотрел на Моргона и сказал:
– Расскажи мне.
– Загляни сам в мой мозг, – утомленно произнес Моргон. – Ты знал его. Ты отправил меня к нему.
Моргон сидел неподвижно, пока воспоминания о днях и долгих бессонных ночах не пронеслись полностью через его сознание. Особенно яркими были картины последних мгновений жизни волшебника. Когда Моргон закончил вспоминать, Хар отвел глаза в сторону и спросил:
– Кто такой Ом?
Моргон пошевелился:
– Гистеслухлом, я думаю. Он основатель школы чародеев в Лунголде.
– Основатель все еще жив?
