— В конце обыска Брэнсон повел себя довольно странно.
— Видимо, ничего не нашел.
— Конечно.
— Он не заглядывал в ваш запечатанный ящик? Я имею в виду реанимационное оборудование.
— Я был уверен, что Брэнсон взломает печать и сказал ему, что, нарушив герметичность, он сделает бесполезным этот комплект. Я также заметил, в ближайшее время у президента вполне может быть сердечный приступ. Брэнсон повел себя очень странно — выслушал меня и ушел, не сказав ни слова.
— Ничего удивительного. Он не хочет терять своего главного заложника.
— У меня создалось другое впечатление. Кстати, последнее, что сказал Брэнсон: «На его совести нет ни одной жизни».
— Насколько мне известно, это правда. Может быть, для него это важно.
— Кто знает! — озадаченно проговорил доктор.
Ван Эффен посмотрел на Брэнсона, умело скрывая свое любопытство. Ему показалось, что обычное спокойствие покинуло его шефа.
— Ну, как ты нашел «скорую помощь» и доктора? Все чисто? — спросил он у Брэнсона.
— Машина чиста. Черт возьми, я забыл обыскать доктора.
— Кому-то придется это сделать, — улыбнулся ван Эффен. — Я сам им займусь.
— А как прошел обыск у вас?
— Я привлек к этому делу десять человек. Мы все очень тщательно проверили, хотя это мероприятие было крайне непопулярно у нашей публики. Если бы на мосту был серебряный доллар, мы бы его нашли. Но обыск ничего не дал.
Брэнсон и его люди искали не то и не там. Им следовало обыскать начальника полиции Хендрикса, прежде чем отпускать его с моста.
Хегенбах, Мильтон, Картер, Ньюсон и Квори сидели за столом в автобусе, где разместился центр связи. В боковом шкафчике стояло множество бутылок. Судя по состоянию рюмок и уровню жидкости в бутылках, они были там не для декоративных целей. Все пятеро молчали, созерцая донышки своих рюмок и не глядя друг на друга. По сравнению с этой компанией похороны можно было считать развлекательным мероприятием.
Неожиданно в автобусе раздался звонок. Сидевший у телефона полицейский поднял трубку.
— Мистер Квори, — окликнул он секретаря казначейства, — вас вызывает Вашингтон!
Квори встал с видом французского аристократа, отправляющегося на гильотину, и подошел к телефону. Его реплики больше напоминали рычание. В конце концов он сказал: «Да, как планировалось» и повесил трубку.
— Деньги приготовлены на случай, если они понадобятся, — сообщил секретарь казначейства, вернувшись к столу.
— А вы думаете, что они могут не понадобиться? — удивился Мильтон.
— Казначейство предлагает отложить перевод денег до второй половины завтрашнего дня, — продолжал Квори.
— Согласно требованиям Брэнсона при такой задержке сумма возрастет на пятьдесят миллионов долларов, — мрачно заметил Мильтон. — Впрочем, плевать на его требования, — он попытался улыбнуться. — Кто знает, может быть, одному из наших великих умов придет в голову блестящая идея... — он замолчал, оборвав себя на полуслове.
Казалось, ни у кого из присутствующих не было желания прерывать наступившее молчание. Хегенбах взял бутылку и снова налил себе виски, положил льда и пустил бутылку по кругу. Через некоторое время вся компания вновь занялась созерцанием своих рюмок.
Прошло несколько минут, и бутылка снова пошла по кругу. Вошли Ричардc и Хендрикс. Оба тяжело опустились на свои места. Вице-президент потянулся к бутылке на секунду раньше начальника полиции.
— Как мы выглядели в последней телепередаче? — обратился к присутствующим Ричардc.
— Ужасно! Но еще ужаснее то, что мы сидим здесь все вместе и никому ничего не приходит в голову! — вздохнул Мильтон. — Все, что мы можем, — это пить. Ни у кого нет ни одной идеи.
— Думаю, у Ревсона идеи есть, — заметил Хендрикс. Он достал из носка клочок бумаги и передал его Хегенбаху. — Это для вас.
Хегенбах развернул бумажку, выругался и крикнул оператору:
— Мой декодер, быстро!
Обернувшись к Хендриксу, директор ФБР спросил:
— Как там дела? Есть новости? Почему умер Хансен?
— Причиной его смерти, грубо говоря, стали голод и жадность. Министр схватил поднос до того, как его успели предупредить.
— Бедняга всегда любил поесть, — вздохнул Мильтон. — Мне кажется, у него было неладно с обменом веществ. О мертвых ничего, кроме хорошего не говорят, однако я часто говорил Хансену, что он роет себе могилу собственными зубами. Так и вышло.
— Вы считаете, что Ревсон не виноват?
— Никто вообще не виноват. Хуже другое. Ревсон под подозрением. Мы знаем, что Брэнсон очень умен. Сейчас он уверен, что на мосту работает агент ФБР, и почти уверен, что это Ревсон. Думаю, Брэнсоном движет инстинкт, и ему не в чем обвинить Ревсона.
— Который так же очень умен, — Хегенбах помолчал, потом бросил взгляд на Хендрикса. — Если бы Брэнсон подозревал Ревсона, то не дал бы ему и на милю приблизиться к вам. Ведь он прекрасно знал, что вы отправляетесь на берег, не так ли?
— Ревсон ко мне не подходил. Записку мне передал генерал Картленд. Он получил ее от Пола.
— Значит, Картленд в курсе?
— Он все знает. Ревсон собирается передать ему пистолет с отравленными пулями. Никогда не думал, что наш генерал столь кровожаден — ему не терпится пустить оружие в дело.
— Вы же знаете, что во время Второй мировой войны Картленд был командиром танка и прославился своей смелостью. В то время он уничтожил немало немцев и итальянцев, многие из которых были порядочными людьми. Думаете, что он станет волноваться из-за кучки обычных преступников?
— Поживем — увидим. Итак, я зашел в туалет и сунул записку в носок. Я опасался, что нас с вице- президентом могут обыскать перед тем, как мы покинем мост. Но этого не произошло. Ревсон прав. Брэнсон слишком самоуверен, и ему недостает чувства опасности.
Ревсон и О'Хара смотрели в след уходившему ван Эффену. Ревсон отошел на несколько шагов от машины и подал знак доктору следовать за ним.
— Наш друг добросовестно вас обыскал. Вряд ли ему пришлось по вкусу ваше замечание, что в один прекрасный день он станет вашим пациентом.
О'Хара посмотрел на темное грозовое небо. Тучи были уже почти над головой. Подул свежий ветер. На волнах появились белые гребешки.
— Похоже, ночью пройдет гроза. Пройдемте в машину, там нам будет уютнее. У меня есть прекрасные лекарства от всех невзгод — шотландское виски и бренди. Как вы сами понимаете, и то и другое предназначено исключительно для больных и страждущих.
— Вы далеко пойдете, доктор! Зрите в корень. Я сейчас как раз и больной и страждущий. И все же нам лучше остаться здесь.
— Почему?
Ревсон с жалостью посмотрел на собеседника.
— Вам повезло, что я здесь, иначе вы бы стали главным подозреваемым. Разве вам не приходило в голову, что во время тщательного обыска Брэнсон мог поставить жучок в вашу машину? Вы его ни за что не найдете, даже если неделю искать.
— Что ж, это возможно.
— У вас есть джин?
— Странно, что вы об этом спрашиваете. Да, есть.
— Тогда налейте мне лучше джину. Я говорил Брэнсону, что практически не пью и поэтому у меня нос, как у гончей. Мне бы не хотелось, чтобы он застал меня с рюмкой чего-нибудь темного.
