ожидании писем, которые все равно не приходили. Альберт, выполнявший обязанности дворецкого и водителя, как раз вошел с пыльной тряпкой в руках. Миссис Эллис взяла трехмесячный отпуск, и Альберт неохотно принял на себя и ее работу.
— Альберт, пожалуйста, будьте так добры, отправьте письмо, — попросила Мередит.
— Конечно, — кивнул дворецкий, и как только Мередит ушла, отнес письмо в кабинет мистера Бенкрофта, открыл антикварный секретер и бросил очередное послание на пачку других, половина из которых была оклеена венесуэльскими марками.
Мередит направилась к себе и уже почти добралась до кресла, когда началось сильное кровотечение. Пришлось провести два дня в крыле «Бенкрофт» госпиталя «Сидар-Хиллз», названном в честь ее семьи, сделавшей огромные пожертвования госпиталю. Все это время она молилась о том, чтобы кровотечение не возобновилось и чтобы Мэтт каким-то чудом оказался здесь. Мередит хотела своего мужа и своего ребенка и не могла отделаться от ужасного чувства, что теряет обоих.
Доктор Арлидж выписал ее из больницы с условием, что Мередит пролежит в постели все оставшиеся до родов месяцы. Вернувшись домой, Мередит написала Мэтту письмо, в котором не только сообщила, как велика опасность потерять ребенка, но и сделала все, чтобы как следует напугать мужа. Пусть побольше тревожится за нее! Она была готова сделать все на свете, лишь бы постоянно оставаться в его мыслях.
Она почти не вставала, и этот строгий режим, казалось, решил проблему угрозы выкидыша, но теперь, когда Мередит могла лишь читать, смотреть телевизор и беспокоиться о будущем, вынужденное безделье постоянно возвращало ее к ужасающей реальности:
Мэтт, очевидно, находил ее идеальной партнершей в постели, но теперь, в разлуке, забыл и думать о ней.
Она постепенно смирялась с мыслью, что придется воспитывать ребенка одной. Но не об этом, как оказалось, нужно было волноваться. К концу пятого месяца, среди ночи, у Мередит снова началось кровотечение. И на этот раз ни медики, ни уход, ни новейшее оборудование оказались не в силах спасти малышку, названную Элизабет, в честь матери Мэтта. Сама Мередит едва не умерла и три дня оставалась в критическом состоянии. Неделю после этого пришлось пролежать под капельницей, в путанице многочисленных трубок с иглами, отходящих от вен. И все это время Мередит тревожно прислушивалась, не звучат ли быстрые уверенные шаги Мэтта в коридоре. Филип пытался дозвониться ему, но не смог, так что пришлось послать телеграмму.
Мэтт не приехал. И не звонил. Однако на вторую неделю в госпиталь пришла ответная телеграмма, короткая, прямая и убийственная: «Развод — превосходная идея. Действуй».
Мередит была так потрясена, так уничтожена этими четырьмя словами, что отказывалась поверить, будто он способен на подобное, особенно сейчас, когда она в больнице!
— Лайза, — истерически всхлипывала она, — прежде чем сделать такое, он должен был возненавидеть меня, но я ничего плохого ему не сделала! Он не посылал эту телеграмму, не посылал! Не мог!
Она уговорила Лайзу дать еще один спектакль, на этот раз для служащих телеграфной компании «Вестерн юнион», чтобы точно установить, кто дал телеграмму. Служащие, хотя и неохотно, все же признали, что телеграмма действительно была послана Мэтью Фаррелом из Венесуэлы и в качестве оплаты предъявлена кредитная карточка.
В холодный декабрьский день за Мередит закрылись двери госпиталя. Слева от нее шла Лайза, справа — отец. Мередит поглядела в ясное синее небо и поразилась, насколько оно кажется чужим… странным… неприветливым. И весь мир был чужим. Враждебным.
По настоянию отца Мередит записалась в университет на зимний семестр и снова стала жить в одной комнате с Лайзой. Она поступила так потому, что и отец и подруга желали этого, ведь когда-то учеба так много значила для нее. Мередит вспомнила, что можно улыбаться и даже смеяться. Доктор предупредил, что с каждой последующей беременностью увеличивается риск не только для ребенка, но и для нее самой. Мысль о том, что она обречена навеки остаться бездетной, больно ранила, но со временем она сумела справиться и с этим. Жизнь успела нанести ей жестокие удары, но Мередит все вынесла, пережила и обнаружила в себе внутреннюю силу, о существовании которой даже не подозревала.
Отец нанял адвоката, который занялся бракоразводным процессом. О Мэтте она ничего не слышала, но постепенно смогла приучиться думать о нем без боли и неприязни. Он, очевидно, женился на ней из-за денег, и потому что она забеременела. Поняв, что все ее деньги находятся под контролем отца, он просто отделался от нежеланной жены. Проходили недели, и Мередит перестала даже осуждать его, ведь причины, по которым она вышла за Мэтта, тоже не отличались бескорыстием — она забеременела и боялась расхлебывать последствия в одиночку. И хотя Мередит не раз говорила, что любит Мэтта, он никогда не обманывал ее клятвами в вечной любви, просто сама Мередит ввела себя в заблуждение, поверив этому. Их брак с самого начала был обречен.
Во время первого года учебы Мередит часто встречалась в «Гленмуре»с Джонатаном Соммерсом. Именно он рассказал, что отцу так понравились идеи Мэтта, что он основал с ним компанию с ограниченной ответственностью, вложив туда немалый капитал.
И предприятие окупилось. За последующие одиннадцать лет все, что затевал Мэтт, начинало приносить немалые доходы. Статьи о нем, неизменно в сопровождении снимков, едва ли не ежедневно появлялись в журналах и газетах. И конечно, так же часто попадались на глаза Мередит, но она была слишком занята собственной карьерой и не обращала внимания на все, чем занимался Мэтт. Зато пресса жадно интересовалась каждым его шагом. Один год сменял другой, но репортеры по-прежнему были одержимы успехами блестящего финансиста и алчно следили за его многочисленными романами. Среди легиона очаровательных подруг по постельным играм насчитывалось даже несколько кинозвезд.
Для простых людей Мэтт был воплощением американской мечты, живым примером того, как бедный парнишка может выбиться в миллионеры, имея такие качества, как ум и трудолюбие. Но для Мередит он был просто незнакомцем, чужаком, с которым она когда-то была слишком близко знакома. И поскольку она так и не взяла его фамилию и, кроме отца и Лайзы, никто в городе не знал о ее замужестве, широко разрекламированные связи Мэтта с другими женщинами почти не доставляли ей ни боли, ни смущения.
Глава 12
Ноябрь 1989 года
Ветер срывал с волн белые шапки пены и накатывал огромные водяные валы на песчаный пляж, раскинувшийся на двадцать футов ниже каменистого карниза, по которому Барбара Уолтере шла рядом с Мэтью Фаррелом. За ними неотступно следила камера: глаз из темного стекла фиксировал каждый шаг парочки, — словно заключая их в рамку с живописным пейзажем: на заднем фоне величественное, больше похожее на дворец, калифорнийское поместье Фаррела, Кармел, слева — бушующий Тихий океан.
Туман клубился, окутывая все толстым, колеблющимся покрывалом, уносимым все дальше теми же буйными порывами ветра, которые безжалостно путали и лохматили волосы Барбары и бросали горсти песка в объектив камеры. Уолтере остановилась в заранее определенном месте, повернулась спиной к океану и начала задавать вопросы Фаррелу. Камера послушно повернулась, но теперь фиксировала лишь людей, отгороженных от внешнего мира тоскливой декорацией серого тумана. Ветер все хлестал Барбару по лицу длинными прядями волос.
— Стоп! — раздраженно крикнула Уолтере, откидывая волосы с глаз, пытаясь оторвать прилипшие к губам волоски, и, повернувшись к гримерше, приказала:
— Трейси, не можете ли вы привести в порядок мою прическу хотя бы на полчаса?
— Попробовать клей Элмера? — предложила Трейси, неуклюже пытаясь пошутить, и показала на фургон, припаркованный под кипарисами, на западном газоне поместья Фаррела. Извинившись, Барбара и гримерша направились к фургону.
— Ненавижу туман! — провозгласил оператор, зло обозревая густые буроватые клубы, совершенно скрывшие береговую линию, заслонившие панорамный вид на Хаф Мун Бэй, который прекрасно подошел бы для кинематографического фона этого интервью. — Ненавижу туман, — повторил он, поднимая к небу разъяренную физиономию. — И ветер тоже, черт бы все это побрал!
Он адресовал свои жалобы прямиком Всевышнему, и словно в ответ горсть песка закрутилась у ног оператора миниатюрным смерчем, ударила в грудь и в лицо.
Ассистент оператора хмыкнул:
