и разлуку и строил планы на будущее, теперь же больше распространялся о работе на буровой и описывал венесуэльские пейзажи. Но о чем бы ни упоминал Мэтт, персонажи и сценки оживали и словно сходили со страниц. Мередит не уставала повторять себе, что письма Мэтта стали суше не потому, что он к ней остыл, а просто хочет возбудить ее интерес к неведомой стране, куда ей скоро предстоит отправиться.
Пытаясь найти себе занятие, Мередит читала книги для будущих мам, покупала детские вещи, мечтала и грезила. Ребенок, поначалу не казавшийся чем-то реальным, сейчас напоминал о себе кратковременными приступами тошноты и усталости, а иногда и жесточайшей головной боли, заставлявшей Мередит часами лежать в затемненной комнате. Но она все переносила мужественно и не жалуясь, с абсолютной убежденностью в том, что страдания когда-нибудь кончатся.
По мере того как шли дни, она все чаще разговаривала с малышом, словно с живым существом, как будто он мог слышать мать, особенно если положить руку на все еще плоский живот.
— Надеюсь, ты неплохо проводишь время, — пошутила она как-то, лежа на постели и чувствуя, как головная боль понемногу стихает.
— Потому что, юная леди, из-за вас мне плохо, как последней собаке.
В интересах равенства и справедливости она чередовала обращения «молодой человек»с «юной леди», поскольку ей было совершенно все равно, кто родится.
К концу октября четырехмесячная беременность начала сказываться, и Мередит немного пополнела. Постоянные замечания отца насчет того, что Мэтту не терпится отделаться от нее, звучали все более правдиво.
— Чертовски удачно, что ты не сказала о своем замужестве никому, кроме Лайзы, — объявил он за несколько дней до Хэллоуина. — У тебя по-прежнему есть выбор, Мередит, не забудь этого, — добавил он с необычной мягкостью. — Когда беременность нельзя будет скрыть, мы скажем всем, что ты уехала в колледж на зимний семестр.
— Немедленно прекрати это, черт возьми! — взорвалась Мередит и, повернувшись, направилась к себе.
Она решила отомстить Мэтту за редкие письма и поменьше писать самой. Кроме того, она начинала чувствовать себя влюбленной идиоткой: подумать только, изливает тоску в пространных посланиях, терзается, мучится, а ему лень даже открытку бросить в ящик!
Позже приехала Лайза, и, сразу же почувствовав, как натянуты нервы Мередит, поняла, в чем дело.
— Опять нет письма? И твой папаша снова завел любимую песенку?
— Верно, — кивнула Мередит. — Прошло уже две недели с тех пор, как прибыло письмо номер пять.
— Пойдем куда-нибудь! — объявила Лайза. — Нарядимся — и сразу почувствуешь себя лучше! А потом придумаем что-нибудь поинтереснее!
— Как насчет того, чтобы поужинать в «Гленмуре»? — предложила Мередит, приступая к выполнению плана, который обдумывала вот уже несколько недель. — И может, — мрачно призналась она, — там будет Джон Соммерс. Он туда ездит каждый вечер. Расспросишь его о бурении. А вдруг он что-нибудь скажет о Мэтте?
— Что ж, хорошо, — согласилась Лайза, но Мередит понимала, что Мэтт в ее мнении падает все ниже по мере того, как проходили дни, а письма все не было.
Джонатан с приятелями пили в салоне. Появление Мередит и Лайзы привлекло всеобщее внимание, и девушкам не составило труда получить приглашение к ужину. Почти целый час Мередит сидела лишь в нескольких футах от того места, где когда-то стояла с Мэттом у стойки бара, но на этот раз наблюдала блестящую игру Лайзы, достойную «Оскара»и одурачившую Джонатана настолько, что тот поверил, будто она перешла на другой факультет и теперь собирается заняться геологией и специализироваться в нефтеразведке. Но, к сожалению, в этот вечер Мередит узнала о бурении гораздо больше, чем ей хотелось бы, и почти ничего о Мэтте.
Две недели спустя врач уже не улыбался и уверенность сменилась озабоченностью. Снова началось кровотечение, на этот раз куда более обильное. Мередит ушла от доктора со строгим напутствием двигаться как можно меньше. Как хотела она, чтобы Мэтт был рядом!
Добравшись до дома, она позвонила Джули, чтобы поговорить с кем-то из близких Мэтта. Перед этим Мередит разговаривала с Джули еще дважды, и каждый раз и она и Патрик сообщали, что получили весточку от Мэтта.
Этой ночью Мередит долго лежала без сна, умоляя малыша потерпеть и не торопиться на свет, заклиная Мэтта написать ей. Прошел уже месяц с последнего письма. В нем он сообщал, что очень занят и устает к вечеру. Это можно было понять, но в таком случае почему Мэтт регулярно переписывается с семьей?
Мередит, словно желая защитить малыша, загородила ладонями живот.
— Твой папа, — прошептала она, — получит от меня очень строгое письмо, вот тогда узнает!
По-видимому, угроза сработала, потому что Мэтт проехал в машине восемь часов, чтобы добраться до телефона. Она была так рада слышать его, что едва не сломала трубку, но его голос почему-то казался холодноватым и довольно резким.
— Коттедж так и не освободился, — сообщил он. — Я нашел другой домик в маленькой деревне. Правда, смогу приезжать туда только по выходным.
Но теперь Мередит не могла ехать, поскольку доктор велел являться на осмотр каждую неделю, поменьше ходить и почти весь день лежать. Однако ей не хотелось пугать Мэтта, рассказав об угрозе выкидыша. С другой стороны, она была так зла на него за упорное молчание и так боялась за ребенка, что решила не скрывать правду.
— Я не могу приехать. Доктор велел оставаться дома и постараться не делать резких движений.
— Странно, — отпарировал он, — весьма странно. На прошлой неделе прилетал Соммерс и рассказывал, что ты со своей подругой Лайзой появились в «Гленмуре»и очаровали всех мужчин.
— Это было до того, как я ездила к доктору.
— Понятно.
— А ты требуешь от меня, — с непривычным для нее сарказмом отрезала Мередит, — торчать у телефона день за днем и ждать, пока соизволишь написать письмо?
— Могла бы попытаться для разнообразия! — бросил он. — Кстати, корреспондент из тебя тоже неважный.
Мередит восприняла это как насмешку над стилем ее посланий и взбесилась так, что едва не повесила трубку.
— По-видимому, больше тебе нечего сказать?
— По-видимому.
На этом разговор закончился, и Мэтт, бессильно прислонившись лбом к стене, закрыл глаза, пытаясь выбросить из памяти и телефонный звонок и муки, им причиненные. Он пробыл в Венесуэле всего три месяца, а Мередит больше не собиралась в Южную Америку, и вот уже несколько недель от нее не было ни слова. Кроме того, она успела возобновить прежнюю светскую жизнь и солгала насчет того, что врач велел ей лежать дома в постели.
«Ей всего восемнадцать, — с горечью напомнил себе Мэтт. С чего бы ей сидеть в одиночестве?»
— Дьявол! — беспомощно пробормотал он, сознавая бесполезность их отношений, но через несколько минут решительно выпрямился. Еще несколько месяцев, и дела на буровой пойдут лучше, и Мэтт настоит на том, чтобы ему дали несколько выходных — тогда можно будет слетать домой и увидеться с ней. Мередит ни писала и что бы ни делала; сердцем Мэтт чувствовал, что это все еще так. Он побывает дома и, когда они будут вместе, сможет уговорить ее поехать с ним в Венесуэлу.
Мередит повесила трубку, бросилась на постель и горько разрыдалась. Мэтт словно между прочим сообщил о том, что нашел подходящее жилье, и похоже, ему все равно, приедет она или нет.
Выплакавшись, она вытерла глаза и написала ему длинное письмо, извиняясь за то, что была таким «плохим корреспондентом», за то, что вышла из себя, и, пожертвовав гордостью, призналась, как много значат для нее его письма. Кроме того, Мередит подробно рассказала о визите к врачу.
Закончив письмо, она отнесла его вниз, Альберту. Она уже давно не сторожила у почтового ящика в
