решимостью, что было совершенно на него не похоже. Он словно хотел выжечь на ней клеймо своим телом или… или прощался…
Она украдкой посмотрела на мужа: тот лежал с широко раскрытыми глазами, сцепив челюсти, глубоко задумавшись, но она не могла сказать, сердит ли Мэтт, грустит или просто озабочен. Они знали друг друга всего шесть дней, и сейчас Мередит поняла, как поспешен их брак — ведь она до сих пор не может определить настроения мужа.
— О чем ты думаешь? — резко спросил он. Удивленная его внезапным желанием поговорить, она честно ответила:
— О том, что мы знаем друг друга всего шесть дней. Издевательская улыбка скривила красиво очерченные губы, словно он ожидал подобного ответа.
— Превосходная причина отказаться от идеи жить вместе, не так ли?
Неловкое чувство мгновенно перешло в безумную панику, и с неожиданной ясностью Мередит поняла причину столь сильного чувства: она влюблена в Мэтта! Безнадежно влюблена и болезненно уязвима из-за этого.
Надеясь, что выглядит достаточно беззаботно, она перевернулась на живот и приподнялась на руках, не совсем понимая, констатирует ли он факт или пытается угадать ее мысли. Первым порывом было предположить, что он попросту слишком резко выразил собственное мнение, и попытаться спасти свою гордость, согласившись с ним, или отнестись к происходящему с притворным безразличием. Но в таком случае она никогда не узнает наверняка, что творится с Мэттом, и эта неопределенность сводила ее с ума. Кроме того, взрослые люди не делают поспешных выводов, особенно в таком положении, когда на карту поставлено слишком много.
Мередит решила последовать второму порыву и обнаружить, что имел в виду Мэтт. Старательно избегая его взгляда, она нарисовала пальцем кружок на подушке и, собравшись с мужеством, пробормотала:
— Ты спрашиваешь о моем мнении или высказываешь свое?
— Я спрашивал, именно об этом ты думаешь? Мередит, ослабев от облегчения, улыбнулась и, покачав головой, объяснила:
— Нет, я думала, что сегодня мне очень трудно понять тебя, потому что мы так недолго знаем друг друга.
И когда Мэтт ничего не ответил, присмотрелась к нему и заметила, что он по-прежнему мрачен и угрюм.
— Теперь твоя очередь, — объявила она с нервной решительной улыбкой. — О чем думал ты?
Его молчание и без того лишало Мередит присутствия духа, но от его слов она похолодела.
— Я думал, что причина, по которой мы поженились, — твое желание узаконить ребенка и твой страх признаться отцу в беременности. Ребенок родится в законном браке. Твой отец уже все знает. Вместо того чтобы пытаться склеить наш брак, не проще ли принять другое решение, то, о котором мы раньше не подумали? Я могу забрать малыша и вырастить его.
Стремление Мередит вести себя спокойно, как подобает взрослой замужней женщине, мгновенно улетучилось, и она немедленно сделала свои выводы:
— Это избавит тебя от бремени нелюбимой и нежеланной жены, не так ли?
— Я предложил взять ребенка по другой причине.
— Неужели? — презрительно бросила она.
— Клянусь.
Он коснулся ее руки, нежно скользнув ладонью по обнаженной коже. И тут Мередит взорвалась.
— Попробуй только притронуться ко мне! — прошипела она, отдергивая руку. — Конечно, я молода, но все-таки имею право, чтобы меня любили и не желаю, чтобы меня использовали всю ночь, словно… словно безмозглую куклу! Если хочешь покончить с этим браком, так и скажи!
Он был почти так же выведен из себя, как и она:
— Черт возьми, не пытаюсь я ни от кого избавиться! Меня мучит совесть, Мередит, как ты не понимаешь?! Совесть — не трусость! Ты забеременела и в панике прибежала ко мне, а я, в довершение ко всему, уговорил тебя выйти замуж. Как изысканно выразился твой отец, — добавил он с горьким самоуничижением, — я украл твою юность. Похитил твои мечты и заменил их своими.
Вне себя от радости оттого, что Мэтта мучит раскаяние, а не сожаление, Мередит облегченно перевела дыхание и хотела сказать что-то, но он был полон решимости доказать, что поистине виноват во всем и что ее молодость действительно погублена.
— Ты сказала, что не хочешь жить на ферме, пока меня не будет, — продолжал он. — Неужели не понимаешь, что ферма куда лучше того места, куда ты собираешься? Или в каком-то детском заблуждении предполагаешь, что будешь жить в Венесуэле и после возвращения оттуда, как жила до сих пор? Потому что в этом случае тебя ждет неприятное потрясение. Даже если все пойдет так, как я предполагаю, пройдет много лет, прежде чем я смогу дать тебе все, к чему ты привыкла. Черт возьми, да я, возможно, никогда не смогу позволить себе купить подобный дом…
— Подобный дом?! — перебила Мередит, уставясь на мужа в шутливом ужасе, но тут же уткнулась лицом в подушку и залилась смехом.
— Не вижу ничего забавного! — с сердитым недоумением воскликнул Мэтт.
— Зато я вижу! — выпалила Мередит, продолжая хохотать. — Э-это ужасный дом! Холодный и неуютный, и я никогда его не любила.
Когда Мэтт не ответил, Мередит, немного придя в себя, приподнялась, откинула волосы и лукаво взглянула в его непроницаемое лицо:
— Хочешь знать кое-что еще? — заговорщически спросила она, не переставая думать о его признании насчет украденной юности.
Исполненный решимости заставить Мередит понять, какую жертву она приносит, Мэтт подавил настойчивое желание провести ладонью по сверкающей массе золотистых волос, рассыпавшихся по ее спине, но не смог удержать ответную улыбку.
— Что именно? — нежно шепнул он. Плечи Мередит затряслись от нового приступа веселья.
— Терпеть не могла и свою молодость! Она надеялась на благосклонный ответ на столь дерзкое заявление и получила его. Мэтт завладел ее губами в безжалостном поцелуе, лишившем ее способности дышать и думать. Пока она пыталась прийти в себя, Мэтт резко сказал:
— Обещай мне одну вещь, Мередит! Если передумаешь возвращаться ко мне, обещай не избавляться от ребенка. Никаких абортов. Я смогу сам его вырастить.
— Не собираюсь я передумывать…
— Обещай, что не избавишься от ребенка. Поняв, что спорить бессмысленно, Мередит кивнула, глядя в эти недобрые серые глаза.
— Обещаю, — мягко улыбнулась она. Наградой за это обещание был еще час безумной страсти, но на этот раз ее любил человек, которого она понимала.
Стоя на подъездной аллее, Мередит в третий раз за утро поцеловала на прощание Мэтта. День начался не очень хорошо. За завтраком отец спросил, знает ли кто-нибудь еще о ее замужестве, и это напомнило Мередит о том, что на прошлой неделе, когда в доме Мэтта никто не брал трубку, она позвонила Джонатану Соммерсу и из гордости насочиняла, будто нашла на сиденье машины кредитную карточку Мэтта, после того, как подвозила его домой из «Гленмура», и теперь не знает, куда ее послать.
Джонатан объяснил, что Мэтт еще не успел уехать из Эдмунтона, но теперь, по мнению отца, идея объявить о свадьбе всего через несколько дней после этого звонка казалась поистине смехотворной. Он предложил, чтобы Мередит отправилась в Венесуэлу, и пусть окружающие считают, что они поженились там. Мередит понимала правоту отца, но не умела лгать и злилась на себя за то, что по собственной вине оказалась в подобном положении.
Но теперь отъезд Мэтта висел над головой темной тучей.
— Я позвоню тебе из аэропорта, — пообещал он. — А как только доберусь до Венесуэлы и огляжусь, немедленно сообщу тебе, только не по телефону. У нас радиосвязь с главной станцией, и там есть телефон. Слышимость наверняка не очень хорошая, и к нему никого не допускают, разве что в случае крайней необходимости. Попробую убедить их, что сообщение о моем благополучном прибытии в Венесуэлу и есть самый непредвиденный случай. Однако второй раз мне такое вряд ли удастся.
