— Филип, ты прошел слишком долгий путь, чтобы повернуть обратно, — раздался за спиной незабываемый голос.
Голова Филипа резко дернулась, и тут он увидел ее, неподвижно стоявшую под деревом на склоне холма с корзиной цветов в руке.
Она направилась к нему грациозной легкой, походкой; светлые волосы были покрыты крестьянской косынкой, которая почему-то ей очень шла. На Кэролайн не было косметики, и она выглядела гораздо старше, но куда красивее, чем раньше. Неудовлетворенное выражение сменилось умиротворенностью, и теперь она, как ни странно, больше походила на Мередит, чем много лет назад, когда ей тоже было тридцать. И ноги., у нее по-прежнему фантастически стройные нот!
Филип уставился на бывшую жену, чувствуя, как его ненадежное сердце бьется немного быстрее и чаще обычного, и не мог придумать что сказать — все казалось таким вульгарным и банальным. И поэтому он рассердился на себя еще больше.
— Ты постарела, — без обиняков сообщил он. Но Кэролайн, не обидевшись, тихо рассмеялась.
— Как мило с твоей стороны сказать именно это.
— Я случайно оказался по соседству… — Он кивком показал на корабль в гавани, понял, как по-дурацки звучат его слова, и угрюмо нахмурился, потому что Кэролайн, кажется, забавлялась его смущением.
— Что заставило тебя покинуть магазин? — осведомилась она, положив руку на засов, но не открывая ворота.
— Взял отпуск. Больное сердце.
— Я знаю, что ты болел. По-прежнему читаю чикагские газеты.
— Можно войти? — неожиданно для себя спросил Филип и, вспомнив, что она не может жить без мужчин, ехидно добавил:
— Или ждешь гостей?
— Хорошо сознавать, что все и вся в этом мире изменяется, все, кроме тебя — такой же ревнивый и подозрительный, как всегда, — заметила она, открывая ворота. Филип последовал за ней, уже жалея о том, что пришел.
Каменные полы были покрыты яркими ковриками и огромными вазами, в которых росли цветы. Кэролайн кивком показала на кресло.
— Не хочешь сесть?
Филип кивнул, но вместо этого подошел к выходившему на гавань окну.
— Как ты живешь? Все в порядке? — наконец удалось ему выговорить.
— Все хорошо, спасибо.
— Удивляюсь, как это Артуро не мог подарить тебе кое-что получше, чем эта хижина.
Кэролайн ничего не ответила, и это побудило Филипа упомянуть о ее последнем любовнике, том, из-за которого они развелись.
— Спирсон ведь был всего-навсего нищим ничтожеством, не так ли, Кэролайн? Только и мог зарабатывать на жизнь уроками верховой езды и выездкой лошадей!
Невероятно, но она улыбнулась его словам и, налив себе бокал вина, молча пригубила, глядя на Филипа огромными голубыми глазами. Застигнутый врасплох и чувствуя себя безнадежным грубияном и глупцом, Филип не мигая встретил ее взгляд.
— Неужели ты уже закончил? — спокойно осведомилась она — По-моему, у тебя в запасе еще с дюжину обвинений в моей воображаемой неверности и изменах, которые ты готов швырнуть мне в лицо. Очевидно, даже через тридцать лет они не дают тебе покоя.
Филип, глубоко вздохнув, откинул голову.
— Прости, — искренне сказал он, — не знаю, с чего это я на тебя набросился. Твоя жизнь меня не касается Кэролайн снова улыбнулась все той же спокойной, безмятежной улыбкой, которая так задевала Филипа.
— Ты набросился на меня, потому что до сих пор не желаешь знать правду.
— Какую правду? — саркастически бросил он.
— Ни Доминик, ни Денни Спирсон не разбили наш брак. Во всем виноват только ты.
В глазах Филипа сверкнул гнев, но Кэролайн покачала головой:
— Ты ничего не мог с собой поделать. Словно маленький несчастный мальчишка, до смерти напуганный тем, что некий враг отнимет кого-то или что-то у него. Ты не можешь вынести самой мысли о потере И поэтому, вместо того чтобы сидеть и терпеливо ждать, пока случится неприятность, берешь дело в свои руки и вынуждаешь ее произойти, так, чтобы претерпеть боль и покончить с ней. Начинаешь с того, что накладываешь на людей, которых любишь, запреты и ограничения, такие жестокие, что те не в силах их стерпеть, и когда наконец решают порвать с тобой, обвиняешь друзей в предательстве и выплескиваешь на них свою ярость. И тогда начинаешь мстить тем самым людям, которых сам вынудил причинить тебе боль, и поскольку ты уже не мальчик, а взрослый человек, богатый и могущественный, то и возмездие воображаемым врагам и изменникам оказывается ужасным. Твой отец почти то же самое проделал с тобой.
— Где ты набралась этой псевдопсихологической чепухи? — уничтожающе рассмеялся Филип. — От какого-нибудь дурака психоаналитика, с которым, должно быть, еще и спала?
— Из множества книг, которые успела прочитать, чтобы лучше понять твой характер, — ответила она, не отводя глаз.
— И хочешь заставить меня поверить, что именно поэтому мы и расстались? Что ты была невинной, а я — по-дурацки ревнивым и жестоким? — осведомился он, осушая свой бокал.
— Я была бы счастлива рассказать тебе правду, если считаешь себя достаточно здоровым, чтобы ее вынести.
Филип нахмурился, ошеломленный ее непоколебимым спокойствием и нежной прелестью улыбки. В двадцать лет Кэролайн была неотразима, но теперь, когда на лбу и под глазами появились морщинки, лицо приобрело какую-то законченность, и это, как ни странно, делало ее еще привлекательнее.
— Попробуем услышать правду, — суховато бросил Филип.
— Хорошо, — кивнула она, подходя ближе. — Посмотрим, достаточно ли ты стар и рассудителен, чтобы поверить ей, когда услышишь. Мне почему-то кажется, что так оно и будет.
Но Филип пребывал в полной уверенности, что никто и тем более она не заставит его поверить в ее невиновность.
— Ты полагаешь? — отозвался он однако.
— Представь себе. И знаешь, в чем дело? Пойми же наконец: признаваясь во всем, я ничего не теряю, но и приобрести не приобрету Как ты считаешь?
Она выжидала, вынуждая его ответить.
— Наверное, ты права, — наконец выдавил он.
— Так вот слушай, — тихо начала она. — С самой первой встречи я была без ума от тебя, ты совсем не походил на тех мужчин, которых я знала раньше, в Голливуде, — у тебя были воспитание, стиль и класс. На втором же свидании я влюбилась в тебя, Филип.
На его лице отразилось потрясенное неверие, и Кэролайн заметила это, но все же продолжала со спокойной решимостью:
— Я так любила тебя и так была уверена в собственном ничтожестве и глупости, что дышать боялась, пока мы жили вместе, постоянно опасаясь сделать очередную ошибку. Вместо того чтобы рассказать тебе все о своем происхождении и мужчинах, с которыми спала, я выложила легенду, сочиненную студийным отделом рекламы. Придумала, что воспитывалась в сиротском приюте и влюбилась в своего ровесника, еще когда была подростком.
Филип ничего не ответил, и Кэролайн глубоко, прерывисто вздохнула:
— На самом же деле моя мать была шлюхой, не имеющей ни малейшего понятия, от кого родила меня. В шестнадцать лет я сбежала из дома, добралась на автобусе до Лос-Анджелеса и нашла работу в дешевой закусочной, где тот жлоб, что служил посыльным в кинокомпании, открыл меня. В ту ночь я прошла первое прослушивание на диване в кабинете его босса. Две недели спустя он привел меня к этому боссу, и снова прослушивание — точно такое же, только не ночью, а днем — босс был женат. Играть я не умела, но была фотогеничной, поэтому босс нашел мне работу в агентстве моделей, и я начала зарабатывать деньги
