обратился он к Эмили, – а я тем временем позвоню.
Оглянувшись по сторонам и не обнаружив никаких признаков телефонного аппарата. Дик снова вопросительно посмотрел на жену.
– В кухне, – подсказала Эмили, и он направился в указанном направлении.
Эмили проследовала за отцом вверх по лестнице в спальню, которую он еще много лет назад переоборудовал в кабинет. Макдэниелс сел за письменный стол, который являлся единственным незахламленным местом в доме, хотя и на нем лежал многодневный слой пыли. Все стены были увешаны бесчисленными фотографиями Эмили – Эмили в коляске, Эмили, только начинающая ходить, Эмили в балетной пачке, Эмили в своей первой роли, Эмили в тринадцать лет с волосами, собранными в хвостик, Эмили в пятнадцать со своим первым букетом, подаренным поклонником. Только сейчас, глядя на фотографии, Эмили вдруг заметила, что почти везде она была снята вместе с отцом. А потом она заметила и еще кое-что – несмотря на чудовищную грязь и запустение, царящие кругом, все без исключения фотографии выглядели так, как будто их недавно протерли чистой тряпкой.
– Чт-то т-ты хочешь знать, ро-одная? – спросил Макдэниелс, тщетно пытаясь контролировать свой заплетающийся язык.
Глядя на то, как отец в очередной раз отхлебнул изрядный глоток виски, Эмили уже было открыла рот, чтобы заговорить о лечении от того, что, судя по всему, стало хроническим алкоголизмом, но вовремя спохватилась. В последний раз, когда она пыталась затронуть эту тему, реакция отца была совершенно неадекватной. Поэтому она собралась с духом и заговорила о том, ради чего, собственно, и приехала:
– Папа, ты знаешь, как я благодарна тебе за то, что все эти годы ты занимался моими финансовыми делами. Ты всегда делал все для того, чтобы распорядиться ими наилучшим образом, и я это понимала и понимаю.
– Еще бы! Я откладывал каждый цент, заработанный тобой. И хотел бы я посмотреть на того, кто посягнет на эти деньги. Себе я брал только двадцать долларов в час, как твой импресарио, и то лишь потому, что ты сама на этом настояла. В тот день, – мечтательно добавил Макдэниелс, – ты была такой забавной. Тебе было всего шестнадцать, но ты разговаривала со мной, как будто это я был провинившимся ребенком. Ты тогда сказала, что если я не соглашусь на более высокую зарплату, то тебе придется меня уволить.
– Да, я помню, – сказала Эмили, но чувствовалось, что ее мысли очень далеки от ностальгических воспоминаний. – Именно поэтому я прошу тебя правильно отнестись к моему следующему вопросу. Я ни в коем случае не хочу, чтобы ты подумал, что я сомневаюсь в твоей честности и компетентности. Я лишь хочу понять, почему ты так поступил. Сами же потерянные деньги мне совершенно безразличны.
– Потерянные деньги? – в голосе Макдэниелса послышались сердитые нотки. – Какого черта ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать о тех четырех миллионах долларов, которые в течение последних пяти лет ты вкладывал в студию Тони Остина. Акции этой компании не стоят и гроша. Зачем ты это делал, папа? Я же знаю, что ты его всегда ненавидел и презирал.
Увидев, как изменилось лицо отца после этих слов, Эмили невольно вжалась в кресло. Оно стало страшным. В горящих, как угли, запавших глазах не осталось почти ничего человеческого.
– Остин… – наконец произнес Макдэниелс, как бы смакуя каждый звук. – Тебе незачем больше беспокоиться по этому поводу, родная. Я о нем позаботился. Нам больше не придется покупать его липовые акции, и все останется нашим маленьким секретом.
– Но зачем было вообще покупать эти, акции? – не выдержала Эмили, не на шутку напуганная таким чужим и непривычным выражением лица и голоса отца.
– Он меня заставил. Я не хотел. Но теперь он мертв, и больше мне не придется этого делать.
– Но каким образом он мог заставить тебя вложить четыре миллиона моих денег в свою компанию, если ты этого не хотел? – спросила Эмили резче, чем ей бы хотелось.
– Не надо разговаривать таким тоном с папой, девочка! – злобно огрызнулся Макдэниелс. – Даже тебе это так не пройдет.
Эмили была настолько ошарашена ни на что не похожим поведением отца, что не сразу нашлась, что ответить. Но вскоре она взяла себя в руки и встала.
– Наверное, нам лучше обсудить это в следующий раз, когда ты будешь в более нормальном состоянии, – сказала она, направляясь к двери.
– Погоди! – с поразительной прытью Макдэниелс выскользнул из-за стола и, догнав дочь, схватил ее за руку. – Умоляю тебя, родная, не уходи! Не оставляй меня одного. Я боюсь. Клянусь, дело только в этом. Я так боюсь, что даже не могу спать. Но я никогда и ни за что не причинил бы тебе вреда. И ты это знаешь.
Непритворный испуг в голосе отца не на шутку встревожил Эмили.
– Не волнуйся, папочка, – начала она успокаивать его, чувствуя себя скорее его матерью. – Я никуда не уйду. Ничего не бойся. Лучше расскажи мне, что произошло. Я все пойму.
– Но ты никому не расскажешь?
Это прозвучало настолько по-детски, что Эмили невольно улыбнулась, несмотря на то, что именно после этих слов ей стало по-настоящему страшно.
– Остин заставил меня купить эти акции. Он… он шантажировал нас. В течение пяти бесконечных лет этот мерзавец с помощью шантажа высасывал из нас деньги.
– Нас? – переспросила Эмили, не веря собственным ушам.
– Мы с тобой – одно целое. То, что касается тебя, касается и меня, разве не так?
– Ну… Наверное, так, – осторожно сказала Эмили, стараясь не поддаваться панике. – И почему же Тони шантажировал… нас?
– Потому что, – заговорщически прошептал Макдэниелс, – он знал, что мы убили Рейчел.
