Машенька прикусила нижнюю губу и задумалась. Потом, подняв глаза на своего капрала, она задумчиво проговорила:
– Мой учитель, а он человек очень умный, всегда мне говорил: «Если есть время подумать – подумай. Не торопись действовать. Мысль можно передумать – дело, как правило, нельзя переделать!» Так что подождем до утра. А эти, – она кивнула на лежащих, – вполне могут подождать. Четвертого положите рядом и поставьте часового… на всякий случай. И всем – отдыхать! – закончила она тоном приказа.
Гвардейцы глухо заворчали, но начали нехотя расходиться по своим шалашам.
– А как же вы, Ваша колдовская сила? – обратился к Маше Ржавый Гвоздь.
– Обо мне не беспокойся, – улыбнулась та в ответ. – Спать на открытым воздухе – мое любимое занятие…
Она повернулась и решительно зашагала в сторону темневших кустов, за которыми находился ее конь. Там она достала из седельного мешка запасной плащ и, завернувшись в него, улеглась под кустами. Ее подчиненные, посовещавшись между собой, подбросили в еле тлевший костер сучьев, раздули здоровенное пламя, так что Трот с его подельщиками стали ясно видны, и, оставив на дежурстве троих, разошлись по шалашам. Судя по оживленным переговорам, авторитет их «баронессы» достиг совершенно немыслимых высот. Во всяком случае, сменившийся с дежурства Огонек в третий раз начинал рассказ о попытке нападения на Ее колдовскую милость – как-никак он был единственным очевидцем происшедшего.
Потихоньку лагерь затих, только трое дежурных вели тихую, неспешную беседу. Маша долго лежала, глядя широко раскрытыми глазами в высокое звездное небо и не слыша похрапывания своего коня. Она думала. Думала тяжело и горестно. Наконец, приняв какое-то решение, она повернулась на свой правый, спальный, бок и уснула.
Интерлюдия
Когда в семье Еланиных родилась дочка, все их друзья были поражены, насколько изменились муж и жена. Их десятилетний бездетный брак уже начинал давать основательные трещины, и многие опасались за его сохранность, а некоторые из подруг Елены Викторовны Еланиной с нетерпением ожидали, когда наконец красавец и бонвиван Марат Еланин отлепится от своей Елечки. Но Елечка неожиданно забеременела и в положенный срок родила дочь. Именно дочь, которую так ожидал и желал Марат. После этого события Марат Еланин стал не только идеальным мужем, но и любящим, просто трепетным отцом. Он гулял с дочкой, купал и пеленал ее, бегал в молочную кухню. Он даже договорился с какой-то подмосковной бабусей и ездил со своего Арбата к ней деревню за цельным коровьим молоком.
Именно папа первым обратил внимание на некоторые странности своей дочери. Машеньке было шесть месяцев и она уже сидела в прогулочной колясочке, когда папа начал замечать, что если он останавливал коляску хотя бы на несколько минут, вокруг нее сразу собиралось несметное количество голубей. Они облепляли крошечного ребенка, запрыгивали ей на колени, руки, плечи, словно хотели расцеловать малютку. А девочка счастливо смеялась. А месяца три спустя произошел еще один странный случай.
В соседнем подъезде жил огромный и совершенно неуправляемый ротвейлер по кличке Майкл. Этот пес был проклятием всего квартала и в том числе собственных хозяев, не способных ни укротить собаку, ни избавиться от нее. В один прекрасный день Майкла вывели на прогулку в неурочное время. Улица и маленький бульварчик, разбитый между домами, мгновенно опустели, и только Марат, увлеченно читавший, сидя на скамейке, детектив, не заметил появления пса. Когда он, услышав сдавленное рычание, вскинул голову, было уже поздно. Майкл, вырывая поводок из рук своего субтильного хозяина, рвался к детской коляске. Марат застыл, охваченный ужасом, – собака была уже в паре метров от скамейки. И вдруг Машенька как-то странно гукнула и взмахнула маленькой ручкой. В тот же момент у огромного пса словно подкосились передние ноги. Он с размаху ткнулся мордой в бордюрную плиту, а затем, тихо поскуливая, подполз на брюхе к коляске и принялся лизать свесившуюся детскую ручку длинным горячим языком. А девочка в это время счастливо смеялась…
И Марат, и хозяин собаки, выпучив глаза и онемев, наблюдали за невероятным поведением Майкла. Прошло несколько минут, пока отец Машеньки не пришел в себя. Вскочив со скамейки, он быстро покатил коляску с дочерью прочь. Горестный вой оставшейся в одиночестве собаки был ужасен. Майкл успокоенно замолчал только после того как Машенька, повернувшись в своей коляске помахала ему рукой и, сказала что-то на своем лепечущем детском языке.
С тех пор, если Майкла выводили гулять одновременно с Машей, пес не отходил от коляски, преданно глядя девочке в глаза и ловя каждое ее повеление.
Пожалуй, начиная именно с этого случая, Марат Еланин начал пристально наблюдать за своей дочерью. А наблюдать было за чем. Чего стоит хотя бы эпизод с лестницей в их подъезде.
Машеньке было тогда годика три, и она уже с год посещала детский сад. Однажды, когда отец забрал ее вечером из сада, она задала ему «взрослый» вопрос.
– Папа, – сказала она, – почему Мишка Шишкин дразнит нашу лестницу?
– Как это – дразнит? – не понял отец.
– Он говорит, что она у нас щербатая… Он говорит, что в его доме лестница новая, а у нас – щербатая!…
Уже было сказано, что Еланины жили в центре старой Москвы, на Арбате. Дом их был, естественно, очень старый, и, конечно, лестницы в подъездах были довольно-таки истертые и оббитые, хотя и с прекрасными, литого чугуна, перилами. Соседний дом, в котором обитал Машенькин одногруппник, Шишкин Мишка, был не менее старым, но Мишкин отец был каким-то крупным начальником по строительной части и смог устроить в своем доме капитальный ремонт с заменой лестничных пролетов. Так что в Мишкином доме лестницы действительно были новыми.
Отец так и объяснил Машеньке, что в их доме лесенки старые, стертые, а заменить их очень сложно, поскольку такие лесенки сейчас уже не делают.
Машенька задумалась, а дня через два, когда отец вел ее домой, она вдруг принялась посыпать каждую выщербленную или слишком уж истертую ступеньку желтым песочком из детсадовской песочницы, что-то при этом приговаривая. Правда, звуки, которые она издавала, речью назвать было нельзя, так – невнятное бормотание.
Марат Семенович строго спросил дочь, что это она делает, на что та спокойно ответила:
– Я ступеньки лечу… Вот я их полечу, они к завтрему и отрастут.
И наутро ступени действительно были как новые – ни щербинки, ни потертости. Больше всего изумило Марата Семеновича даже не явное колдовство в исполнении его дочери, а то, что жители подъезда не обратили совершенно никакого внимания на проведенный его дочерью «капитальный ремонт».
Когда Маша училась во втором классе, произошел случай, чрезвычайно напугавший ее отца. Правда, он об этом никому не рассказал. Просто не успел.
Тот самый Мишка Шишкин, втайне страстно влюбленный в Машеньку, в порыве горячей детской ревности вывел на стене лестничной клетки надпись «Машка – таракашка» и нарисовал мерзкое животное сантиметров пятидесяти длиной с гигантскими усами, торчащими на стебельках глазищами и пятнадцатью членистыми ногами. Эта надпись и картинка радовали жителей подъезда дня три, но вечером на четвертый день Елечка вернулась домой и рассказала мужу с дочерью, что
