посвятивших себя карьере, у Татьяны не было понятия о личном времени, так что звонили ей «по делу» в любое время суток. Она взяла трубку и в первую минуту не узнала голос. Потом удивилась:
— Маша? Что-то случилось?
— Кое-что, — нервно ответила девушка. — Я звонила вам и вчера, но никто не ответил.
— Я была в отъезде. Так в чем дело? — Татьяна нахмурилась и поворошила свободной рукой оставшееся тряпье в чемодане. Где-то там должен был лежать халат, но его не было. Не было и среди разбросанных на кровати вещей. «Так и есть — в купе забыла! Черт, и не в первый раз чего-то лишаюсь!» Пропажа халата в этот миг волновала ее куда больше, чем неожиданное появление Маши, но после следующих слов девушки она обо всем забыла.
— Он просит дать против меня показания?! — Татьяна опустилась на край постели.
— И еще взятку предлагает! — Ей, показалось, что девушка очень испугана. По крайней мере, голос звучал именно так — будто у человека, столкнувшегося с чем-то страшным. — Сперва подарил кольцо, но я не взяла. Потом обещал тысячу долларов, если я пойду к вам и скажу все, как он просил. Что заходили к вам два раза, первый — с ним, второй — уже без него.
Ив первый раз трупа на кухне не было, а во второй раз — был.
— Пойдешь ко мне? — Татьяна не впала в панику.
— Уж в чем, в чем, а в собственной невиновности она была уверена. — Не к следователю, а ко мне?
Именно! И я не понимаю, зачем ему это нужно, пи он не убийца!
Женщина фыркнула — трубка едва не вывалилась на пол:
— Он-то?! А зачем ему было убивать этого преподавателя?
— Тогда зачем врать?! Зачем обещать мне такие деньги за пару слов?
'Самое интересное, — подумала Татьяна, — слова эти предназначаются только для меня. И глупо все как — подкупает девчонку, чтобы та соврала про труп!
Да она и Боровина-то никогда в жизни не видала! Описать не сможет, сразу провалится! Он хочет меня подставить каким-то образом, это очевидно'.
Теперь она стыдилась, до яростного шума в ушах стыдилась, что когда-то могла доверить этому человеку свою любовь, надежды и деньги. «И даже деньги! — цинично отозвалась у нее внутри „деловая“ часть ее натуры. — Потому что любовь и надежда отрастают заново, как хвост у ящерицы, а вот насчет денег…»
— Мне думается, — медленно проговорила она, собираясь с мыслями, — что особо волноваться не стоит.
Ты отказала ему?
— Я от него убежала!
— Ну это уж крайность. Чего его бояться? Что он не убийца '(-за это ручаюсь. Но он что-то задумал против меня, уж слишком грубо я с ним себя повела в последний раз и…
«А откуда он возьмет деньги на уплату Маше? Клялся, что все вложено в дело. И зачем ему эти ее показания?»
— Он собирается меня шантажировать, — сказала она наконец. — Используя тебя и твою ложь. К следователю не сунется — это уже будет дача ложных показаний. Да и ты достаточно умна, чтобы не лезть за решетку. Ему нужно напугать меня, а уж зачем — кажется, начинаю понимать.
«Мои деньги! Расписка, которую он подписывал с таким издевательским лицом! Он точно знал, что расплачиваться не будет! Решил, что если уж я попала в переделку и у меня в квартире нашли труп соседа — при первой угрозе сдамся, как миленькая! Судил по себе, трус!» Углы ее рта задергались. Отчего-то она сейчас ясно вспомнила свое детство, искусанные злыми комарами руки, холодную сальную воду, в которой маленькая Таня мыла посуду (тряпкой, изготовленной из отцовских старых трусов и хозяйственным мылом).
Все, что потом попадало в тарелки (это были в основном картошка и капуста), пахло этим серым осклизшим мылом. Барак, где, они жили все вместе — родители, два брата и она. Запах барака — навеки въевшийся в его сырые деревянные стены — запах мышей, кислой капусты и перегара. Даже потом, вырвавшись из дома, учась и работая в Москве, делая первые карьерные шаги, она иногда вдруг ощущала этот запах.
Это был запах безнадежности, неудач, опустившихся, сломленных людей. Его не могли смыть никакие средства для душа и шампуня. Так пахло ее детство, а значит, все еще и она сама, и Татьяне казалось, что остальные тоже чуют эту кисло-горькую вонь. Когда ей удавалось сделать еще один шаг по карьерной лестнице, заработать еще больше денег — запах исчезал.
Она всю жизнь бежала от него и думала, что ей уже удалось, но нет — вот, опять.
«Отец был зверем, когда напивался, но разве я боялась его? Братья меня в грош не ставили — подражали ему. Вокруг все пили, девушке лучше было не выходить одной по вечерам. Разве я чего-то боялась? Так чем меня пытается напугать этот бесхребетный слизняк, которого хватило лишь на глупый шантаж?»
— Вот что, Маша, — резко сказала она. — То, что ты мне рассказала, очень интересно. Кольцо ты не взяла, так? А есть свидетели, что он тебе его предлагал?
Девушка призадумалась и сказала, что официантка должна была их запомнить. Она бросила кольцо в пепельницу, когда рассердилась на Диму, и та никак не могла ее поменять. И в магазине видели, как Дима покупал кольцо и чуть не силой надевал ей на палец.
— А за что он его предлагал — свидетели есть? — с нажимом продолжала Татьяна.
— Нет, наверное. Это было уже в кафе.
— Он пытается подставить меня, чтобы шантажировать долговой распиской, а себе одновременно сделать алиби. — Татьяна повернулась к зеркалу трюмо и увидела в нем свое жесткое, оцепеневшее лицо. — Он должен мне отдать десять тысяч долларов, и крайний срок — воскресенье. Я понятия не имею, как этот труп попал в мою квартиру, но Диме это на руку. Вы с моим покойным соседом попали туда практически одновременно, и это ему опять же на руку. По-моему, пора обратиться к следователю. Ты не звони. Испугаешься, что-нибудь перепутаешь. Я сама позвоню, с работы. Все, пока.
* * *
Вечер был самым напряженным за последнюю неделю. Покупатели толпились вокруг ее прилавка и все, как один, торопились и нервничали. Ей трудно было со всеми подряд — мужчины сомневались, женщины привередничали, молодые девчонки попросту глазели и стрекотали над разложенными под стеклом украшениями.
Маша ног под собой не чуяла. У нее томительно ныли виски да вдобавок разболелся желудок — то ли от голода, то ли на нервной почве. Она едва ворочала языком и уже не произносила своих знаменитых монологов о драгоценных камнях. Ей было не до того — только и следи, чтобы чего не украли. Один раз она до того расслабилась (головная боль стала невыносимой), что надолго отвернулась от покупательницы, примерявшей кольцо. Маша попросту забыла о ней, чего в ее практике еще никогда не случалось! Когда, опомнившись и ошалев от страха, девушка обернулась, та все еще стояла перед прилавком. «На честную попала!»
«Проклятый день!» Маша вымученно улыбнулась покупательнице и выписала ей чек. «Не хочется работать, не хочется домой, не хочется вообще ничего». Она представила, что так же натянуто придется улыбаться в новогоднюю ночь, за семейным столом, и ей стало окончательно дурно. Вот уж улыбаться ей совсем не хотелось. Такого скверного Нового года она никогда не ожидала.
— Привет, — знакомый голос отчетливо выделился среди прочих. Она ждала его, но все-таки вздрогнула.
— Я занята, — бросила она Диме, отворачиваясь к полному пожилому мужчине в дорогом пальто. Тот интересовался колье из белого золота, с александритами.
Вещь стоила так дорого, что все, едва бросив на нее взгляд, тут же напарывались на ценник и вопросов уже не задавали. А этот вполне мог купить. Он смотрел на колье серьезно, поджав губы, чуть сощурившись. Маша подошла к нему ближе:
— Вещь уникальная. Интересуетесь? Это уральского завода, мы с ними сотрудничаем. Камень редчайший, да вы посмотрите, какая грань! — Она открыла витрину, отколола колье от бархотки и бережно
