государь? — спросил врач, заметив его усталый вид.
— Моя боль такого рода, что ты не можешь исцелить ее, мой добрый Филипп. Только вином удается иногда приглушить… Только теперь я понял, что имел в виду мой отец, когда говорил, что царь всегда один.
— Тебе удается заснуть?
— Да, иногда.
— Тогда иди отдохни. Да пошлют тебе боги спокойную ночь.
— И тебе тоже, ятре.
Филипп улыбнулся: царь называл его этим титулом медика, когда особенно ценил его услуги. Легким кивком он попрощался и вышел в звездную ночь.
На следующий день они подошли к огромной, совершенно отвесной скале. Каллисфен долго ее осматривал. Он заметил с одной стороны небольшой полукруглый выступ, по форме напоминавший гигантское гнездо, а с другой, посередине стены, — тени или пятна в виде колец цвета ржавчины и большое углубление, чьи очертания вызывали мысли о человеческом теле гигантских пропорций. Историк немедленно позвал Аристандра.
— Смотри, — сказал он, — какая находка! Мы нашли скалу, к которой был прикован Прометей. Это, — он подошел и указал на выступ, — могло быть гнездом орла, который клевал ему печень, а это, — он показал на ржавые тени, — звенья цепи, удерживающей плененного титана. А вот и отпечаток, оставленный его телом… Если мой дядя Аристотель прав, и мы находимся на Кавказе, перед нами действительно может быть скала Прометея.
Весть быстро разнеслась по рядам войска, и нашлось немало таких, кто покинул свое место в строю, чтобы подойти и посмотреть на чудо. И чем больше они смотрели, тем больше убеждались в правоте Каллисфена. Приблизился к скале и Фессал и, вдохновленный величественным пейзажем, начал взволнованно декламировать стихи из «Прикованного Прометея» Эсхила. Громовой голос актера, отражаясь от горных склонов, разносил слова великого поэта по глухим варварским местам, вечно зажатым в тиски мороза:
Царь тоже замер и прислушался к возвышенным стихам. Едва актер замолчал, как Каллисфен ответил Фессалу, изображая Гефеста, вынужденного приковать титана:
Этот отрывок задел Александра так болезненно, словно говорил о нем самом.
В это время с высочайшей вершины слетел орел, и его хриплый клекот вызвал в безбрежном пространстве эхо. Хищная птица медленно воспарила над ледяной пустыней, как будто сам оскорбленный Зевс отзывался на дерзкие слова смертных.
Каллисфен обернулся и встретил задумчивый взгляд царя.
— Разве не изумительные стихи? — спросил историк.
— Изумительные, — ответил Александр. И продолжил свой путь.
Через шестнадцать дней марша войско, вытерпев неслыханные страдания, перевалило через страшную горную гряду и спустилось на скифскую равнину. Чтобы преодолеть последний участок этого грозного барьера, пришлось забить часть вьючного скота, зато под конец Александр смог обозреть новую провинцию своих необъятных владений.
С последнего перевала открывался вид на бескрайнюю степь, и при взгляде на это бесконечное однообразное пространство солдаты снова ощутили тоску. Но особенно удивительно показалось им то, что снег и вечный лед граничили с выжженной солнцем полупустыней.
И все же, когда Александр снова повел их за собой, все почувствовали себя так, будто их затягивает в водоворот неодолимая сила, которой они не могли противостоять. Солдаты понимали, что пустились в приключение, ни с чем не сравнимое, какого до них не переживал никто в мире. Они знали: никому еще судьба не посылала такого человека, если только это действительно был человек. Многие из шедших в войске, почти постоянно видя далеко впереди блеск его серебристого панциря у красного знамени с золотой звездой, уже привыкли считать Александра каким-то высшим существом.
Выйдя на равнину, войско сразу направилось к столице здешних мест, в Бактру — город, расположившийся посреди цветущего оазиса, где можно было, наконец, найти отдых. Бактра сдалась без боя, и Александр оставил сатрапу Артаозу его должность. Тот принял царя в своем дворце и сообщил, что Бесс ушел дальше, оставляя за собой выжженную землю.
Он не ожидал, что ты так скоро перевалишь через горы, за несколько дней преодолев снега и голод. Не успев собрать достаточно многочисленное войско, чтобы встретиться с тобой на поле боя, он перешел реку Окс [17], самую большую из всех стекающих с этих гор, и подошел на той стороне к союзным ему городам, разрушив за собой мосты.
При этом известии царь решил долго не задерживаться и возобновил поход, намереваясь форсировать Оке вслед за врагом. Когда войско вышло на берег, царь позвал к себе Диада, главного инженера, и указал на другую сторону:
— Сколько тебе понадобится, чтобы построить здесь мост?
Диад взял у одного из стражников дротик и метнул в дно, но течение тут же наклонило древко почти параллельно поверхности воды.
— Песок! — воскликнул инженер. — Сплошной песок!
— Ну и что? — спросил царь.
— Дело в том, что столбы не удержатся в этом дне, точно так же, как древко моего дротика. — Он огляделся вокруг. — И, кроме того, нигде поблизости я не вижу деревьев в достаточном количестве.
— Я пошлю солдат в горы нарубить елей.
Диад покачал головой.
— Государь, ты знаешь, что ничто меня не останавливало. Не было задания, которое я считал бы невыполнимым. Но ширина этой реки — пять стадиев, течение сильное, а дно — сплошной песок. Никакие столбы и сваи не закрепятся в нем, а без свай мост не построишь. Советую тебе поискать брод.
Вперед вышел Оксатр и на своем ломаном греческом заявил:
— Брод нет.
Александр молча стал расхаживать взад-вперед по берегу на глазах у всего войска и озадаченных товарищей. Потом его внимание привлекла деятельность нескольких крестьян, что работали в поле у реки. Они отделяли солому от мякины, подбрасывая ее вилами вверх. Солома падала неподалеку, а более легкая мякина с ветром улетала к краю гумна. Это было прекрасное зрелище — вихрь искрящихся золотом соломинок.
Увидев подошедшего к ним прекрасного юношу, крестьяне бросили работу и удивленно посмотрели на него, а он наклонился и взял горсть мякины.
Вернувшись к Диаду, втыкавшему в дно там и сям колышки и безутешно смотревшему, как их сносит течением, царь сказал:
— Я нашел способ.
— Способ переправиться? — удивился инженер, разведя руками.
Царь уронил из руки мякину:
— Вот так.
— С помощью мякины?
— Именно. Я видел такое на Истре. Там набивали мякиной бычьи шкуры, зашивали их и спускали на воду. Воздух между шелухой и остями делает бурдюки достаточно легкими, чтобы дать возможность переправиться.
— Но у нас не хватит шкур, чтобы переправить всех, — возразил инженер.
— Да, но у нас их хватит, чтобы построить понтон. Воспользуемся кожей шатров, что ты на это
