свадьбы убили отца, а теперь муж покидает ее и оставляет в одиночестве.
— Постараюсь, чтобы она меня простила. Ты, правда, не возражаешь?
— Возражаю? Да я в восторге. Послушай: если бы ты не попросил об этой встрече, я бы попросил сам. Помнишь ту огромную карту Аристотеля?
— У меня во дворце в Бутроте есть ее копия.
— На той карте Греция — центр мира, а Дельфы — пуп Греции. Пелла и Бутрот одинаково удалены от Дельф, а Дельфы примерно на столько же удалены как от западной оконечности мира, где находятся Геркулесовы Столбы, так и от восточной, где простираются воды неподвижного, неколебимого Океана. Мы прямо здесь должны дать торжественную клятву, призвав в свидетели небо и землю: мы должны пообещать, что отправимся на Восток и на Запад и не остановимся, пока не достигнем берегов Океана. И должны поклясться, что, если одному из нас выпадет погибнуть, другой займет его место и доведет поход до конца. Ты готов это сделать?
— От всего сердца, Александрос, — сказал царь молоссов.
— От всего сердца, Александрос, — сказал царь македонян.
Они вынули из ножен мечи, надрезали запястья и смешали кровь в маленьком серебряном кубке.
Александр Молосский пролил несколько капель на землю, а потом передал кубок Александру Македонскому, который выплеснул остаток вверх, в небо.
— Небо и земля — свидетели нашей клятвы, — сказал он. — Не может быть обязательства крепче и страшнее. А теперь остается лишь попрощаться и пожелать друг другу удачи. Неизвестно, когда нам еще придется встретиться. Но когда это случится, это будет великий день, самый великий из всех, какие когда- либо знал мир.
В это мгновение из-за гор Эордеи выглянуло весеннее солнце и залило волнами чистого яркого света беспредельный пейзаж с горными вершинами, долинами и реками, заставив сверкать каждую капельку росы, словно ночь разбросала по ветвям деревьев жемчуг, а пауки в темноте натянули серебряные нити.
На появление лучезарного лица бога света ответил западный ветер, подняв волны на широком травяном море и лаская пряди золотистых жонкилей и пурпурного шафрана, алые венчики горных лилий. Из леса поднялись стаи птиц и полетели к середине неба, навстречу белоснежным перистым облакам, что плыли в вышине, белые, как голуби, и стада ланей и косуль, выйдя из чащи, побежали к сверкающим водам ручьев и на луга.
На вершине холма показалась легкая фигура амазонки в коротком хитоне, с голыми стройными ногами, длинноволосая девушка на белом коне.
— Клеопатра хотела попрощаться, — сказал царь Эпира. — Я не мог ей отказать.
— Я тоже очень хотел этого. Подожди меня здесь.
Царь македонян вскочил на коня и поскакал к дрожавшей от волнения молодой женщине, прекрасной, как статуя Артемиды.
Они побежали навстречу друг другу и обнялись, покрывая поцелуями лицо, глаза, волосы друг друга и лаская друг друга со страстной нежностью.
— Моя любимая, милая, ласковая сестра…— говорил ей Александр, глядя на нее с бесконечной нежностью.
— Мой Александр, мой царь, мой господин, мой любимый брат, свет моих очей…— И она не смогла закончить фразу, а спросила с полными света глазами: — Когда-то я увижу тебя снова?
— Этого никто не может знать, сестренка. Наша судьба в руках богов. Но клянусь тебе, что ты будешь в моем сердце каждое мгновение, как в тиши ночи, так и в шуме битвы, как в зное пустыни, так и в горных ледниках. Я буду звать тебя каждый вечер, прежде чем заснуть, и надеюсь, что ветер донесет до тебя мой голос. Прощай, Клеопатра.
— Прощай, брат. Я тоже каждый вечер буду подниматься на башню и прислушиваться к шуму ветра, не донесет ли он твой голос и аромат твоих волос… Прощай, Александрос…
Со слезами на глазах Клеопатра села на своего коня, не в силах видеть, как брат удаляется. Александр медленно вернулся к зятю, который ждал, прислонившись к стволу гигантского платана, и, сжав ему руки, проговорил взволнованным голосом:
— Что ж, и мы расстаемся. Прощай, царь Запада, царь красного солнца и горы Атланта, царь Геркулесовых Столбов. Когда мы увидимся снова, надо будет отпраздновать новую эру для всего человечества. Но если даже судьба или зависть богов откажет нам в этом, наши объятия будут сильнее времени и смерти, и наша мечта будет пылать вечно, подобно жару солнца.
— Прощай и ты, царь Востока, царь белого солнца и горы Паропамиса, владыка лежащего на краю земли Океана. Да будет наша мечта гореть вечно, какая бы судьба ни ждала нас.
Охваченные сильным чувством, они снова сжали друг друга в объятиях, и ветер шевелил их львиные гривы, а слезы, вызванные на глаза ветром, смешались, как раньше смешалась их кровь в торжественном и страшном ритуале в присутствии неба и земли.
Потом они вскочили в седла и пришпорили своих скакунов. Царь молоссов поскакал в сторону Вечера, на Закат, а царь македонян — на Утро, на Зарю, и сами бессмертные боги не знали в этот момент, какая судьба ждет их, потому что только непредсказуемый Рок знает путь таких великих людей.
ГЛАВА 48
Грозное войско начало собираться при первых дуновениях весеннего ветра; сначала пехотные батальоны педзетеров, снаряженные до последней мелочи, с огромными сариссами на плечах: в первых рядах молодые воины с рыжей звездой Аргеадов на щите, во втором ряду — более опытные, с бронзовыми звездами, и после всех — ветераны, чьи щиты охватывали своими лучами серебряные звезды.
Все были в шлемах в форме фригийского колпака, с коротким забралом, и в хитонах и красных плащах. А когда они упражнялись, выполняя в поле перестроения или имитируя атаку, сариссы колыхались с грозным шумом, словно бурный ветер пробегал по ветвям бронзового леса. Но вот командиры приказывали опустить копья — и бесконечная фаланга принимала ужасающий вид, словно ощетинивался стальной дикобраз.
Конница гетайров состояла из знати. Они выстроились плечом к плечу в тяжелых, опускавшихся до живота панцирях и в беотийских шлемах с широкими загибами. Все гарцевали на великолепных фессалийских боевых скакунах, выкормленных на тучных равнинных пастбищах и на берегах больших рек.
В северных портах скопился флот, к которому присоединились также афинские и коринфские эскадры. Им следовало опасаться удара морских сил Персидской державы. Персидским флотом командовал грек по имени Мемнон — человек, вызывающий страх своей хитростью и опытом. Кроме того, его знали как человека слова, хранящего верность долгу, что бы ни случилось.
Евмен познакомился с ним в Азии и предупреждал Александра, когда они проплывали перед флотом на борту флагманского корабля:
— Будь внимателен: Мемнон — это воин, который продает свой меч лишь один раз и одному человеку. Он продает его дорого, но потом служит так, словно принес присягу родине: ничто и никто не заставит его сменить лагерь и флаг. Его флот укомплектован греческими и финикийскими экипажами, и он может воспользоваться тайной поддержкой наших противников, которых еще немало в Греции. Представь, что произойдет, если он вдруг начнет атаку, пока твое войско будет переправляться через Проливы. Мои осведомители разработали систему световой сигнализации между азиатским и европейским берегами, чтобы тут же поднять тревогу в случае приближения неприятельских кораблей. Мы знаем, что персидские сатрапы западных провинций признали за Мемноном верховное командование их силами в Азии; ему поручено встретить твое войско и нейтрализовать твое вторжение, но пока что его военные планы нам не известны, у нас имеются лишь кое-какие общие сведения.
— И сколько времени ты просишь, чтобы узнать больше? — спросил Александр.
— Возможно, месяц.
— Слишком много. Мы выступаем через четыре дня.
Евмен посмотрел на него, побледнев:
— Всего через четыре дня? Но это безумие, у нас не хватает запасов. Я тебе уже говорил: их едва хватит на месяц. Нужно хотя бы подождать прибытия новых грузов из Пангейских копей.
— Нет, Евмен. Я не буду ждать. Каждый день дает врагу возможность организовать оборону,
