Он склонил на мгновенье свою седую голову, затем снова пристально посмотрел на мальчика, который стоял перед ним с широко открытыми глазами и распахнутым ртом.
— Талос, мальчик мой, я так долго ждал этого мига…
— Какого мига, Критолаос, что ты имеешь в виду? Я не понимаю… Мне кажется, что у меня в голове все плывет, как в тумане…
— Мига, когда состоится передача царского лука. Я последний хранитель этого оружия, так ревностно сохраняемого в течение многих поколений. Оно является символом гордости нашего народа, последней памятью о нашей свободе. Наступило время, когда я могу доверить тебе эту ужасную и драгоценную тайну. Я стар, мне осталось жить совсем недолго, мои дни уже сочтены.
Мальчик схватил лук из рога и уставился своими ясными глазами на доспехи. Внезапно он поднял глаза и встретился взором с взглядом Критолаоса.
— Но что я должен делать? Я ничего не знаю о нашем народе. Оружие делается для сражений, разве нет? Не так ли, Критолаос? Я калека, и я еще ребенок. Закрой вновь этот сундук. Я не могу… Я не знаю как нужно… Ты не должен был показывать мне это оружие! Все бесполезно! Никто никогда не использует его снова.
Старик положил руку на плечо мальчика.
— Успокойся, Талос, успокойся. Существует многое, чего ты еще не знаешь, и чему ты должен научиться. На это потребуется время, но наступит тот день, когда кто-то облачится в эти доспехи. Когда это произойдет, царь Аристодем снова вернется к своему народу и восстановит утраченную свободу. Богам уже известно имя героя… А сейчас — бери этот лук. Я научу тебя пользоваться им для твоей собственной защиты и жить с этой тайной даже после того, как меня не станет. Лук будет твоим верным товарищем. Он убережет тебя от волков и медведей. И от людей, Талос. Да, также и от людей.
— Почему мне должна грозить опасность от людей? Я никогда никого не обидел. Кому какое дело до жизни хромого пастуха? — угрюмо вопрошал Талос.
— Существуют вещи, о которых я пока ничего не могу рассказать тебе, мальчик. Наберись терпения, когда-нибудь ты узнаешь. А сейчас, закрой этот сундук, пора уходить.
Талос отложил лук. Опуская крышку сундука, он еще раз взглянул на оружие, мерцающее зловещими отблесками в неровном колеблющемся свете факела. Внезапно он протянул правую руку к эфесу меча.
— Нет, Талос, остановись! — закричал старик, приведя мальчика в замешательство. — Не трогай это оружие!
— Ты испугал меня! Почему я не могу потрогать его? Это всего лишь меч, даже если он и принадлежал Царю.
— Великому царю, Талос. Но это не имеет значения, — пробормотал Критолаос, торопливо закрывая крышку сундука. — Это оружие проклято!
— О, твои глупые суеверия!
— Не шути с этим, Талос, — мрачно ответил старик. — Ты ничего не знаешь. Этим самым мечом царь Аристодем принес собственную дочь в жертву богам загробного мира, чтобы одержать победу над своими врагами и завоевать свободу для своего народа. Бесполезное деяние. С тех самых пор никто никогда не осмеливался взять этот меч в руки. Ты не должен даже дотрагиваться до него!
Смущенный мальчик молча взял у старика факел и провел пламенем по краю крышки сундука, расплавляя смолу, чтобы снова запечатать его. Они вышли из пещеры, Талос заложил камнями вход в пещеру, маскируя его мхом так, чтобы не оставить никаких следов вторжения.
Он побежал, догоняя Критолаоса, который уже начал спускаться по тропинке. Факел превратился в едва горящую головешку.
В полном молчании они дошли до края полянки. Слабый свет заходящей луны осветил их маленький дом. Криос приветствовал их радостным лаем.
Критолаос отбросил остатки догоревшего факела и помедлил, поворачиваясь к Талосу:
— Однажды придет человек, чтобы забрать этот меч, Талос. Предсказано, что он будет сильный и невинный, движимый такой глубокой любовью к своему народу, что пожертвует голосом собственной крови.
— Где же написаны эти слова? Кто сказал их? Откуда ты узнал? — спросил Талос, ища глаза старика, скрытые тенью. — Кто ты на самом деле?
— Однажды придет день, и ты сможешь узнать все это. И этот день будет последним днем жизни Критолаоса. А теперь давай пойдем, ночь почти заканчивается, завтра нас ждет работа.
Старик направился к домику. Талос последовал за ним, крепко держа величественный лук из рога, лук царя Аристодема.
Талос лежал на соломенной подстилке в темноте, не смыкая глаз; тысячи мыслей вихрем проносились у него в голове. Сердце колотилось так же, как в тот день, там, на равнине, когда таинственный воин заговорил с ним. Он сел, протянул руку к стене, дотянулся до лука, который подарил ему Критолаос, и крепко схватил его двумя руками: лук оказался гладким и холодным, как сама смерть.
Талос закрыл глаза и прислушался к бешеному ритму биения своего сердца, который отдавался в его горящих висках. Он снова лег. Перед закрытыми глазами возник город, обнесенный мощными крепостными валами, увенчанными башнями, построенными из гигантских валунов серого камня на вершине пустынной горы. Город окутало облако пыли.
Внезапно налетел яростный ветер, который рассеял густой туман с выжженных полей. Появились воины. Те самые, которых он видел на равнине. Их были тысячи, — закованные в сверкающие доспехи, лица закрыты шлемами. Они продвигались по всем направлениям, окружая пустынный город. Появляясь из-за скал, кустов, из впадин и ям в земле как призраки, воины, побуждаемые навязчивым барабанным боем, раздававшимся из ниоткуда, шли вперед.
По мере продвижения, их шеренги становились все более сомкнутыми. Они перешли на марш. Их щиты, размещенные рядом друг с другом, превратились в стену из бронзы. Как огромные, чудовищные клешни, они готовились зажать в тиски покинутый город.
Необычайный круг сомкнулся, Талос почувствовал: у него так перехватило горло, что он не может дышать. Как он ни старался, он не мог открыть глаза или расслабить руки, которые впились в лук из рога, обжигавший его занемевшие пальцы.
Внезапно из самого города вырвался пугающий, яростный крик, подобный грому. Стены ожили, на них появилось множество воинов, но других, не таких как внизу. На них были странные доспехи, щиты из бычьих шкур. Шлемы, также из кожи, не закрывали лиц. Талос увидел лица мужчин, юношей, стариков с седыми бородами.
Внизу к стенам приставляли сотни лестниц, тысячи вражеских солдат поднимались наверх по этим лестницам во всех направлениях, с оружием в руках. В полной тишине они взобрались на стены города.
Внезапно толпа на бастионах расступилась, на самой высокой башне появился воин-великан. Блестящие бронзовые доспехи полностью закрывали его тело. На боку висел меч с янтарным эфесом.
Талос почувствовал, что глаза его затуманились, а сердце стало биться медленнее, в такт барабанному бою…
Он снова взглянул в сторону происходящего действа; казалось, оно подходило к концу.
Воин держал безжизненное тело девушки в черном плаще. Черная накидка, кровавая роза на груди, облако светлых волос… Она была прекрасна… Как бы ему хотелось дотронуться до ее волос, прикоснуться к этим нежным, бледным губам…
Талос, калека!
Снова раздалась барабанная дробь, громче, еще громче. Бронзовые воины заполонили стены, подобно полноводной реке, выходящей из своих берегов. Их мечи кромсали огромные щиты из бычьих шкур, пронзали кожаные кирасы. Они продвигались бесконечным потоком, десятками и сотнями — к человеку, который все еще стоял на самой высокой башне.
Великий воин положил наземь тело девушки и бросился в самую гущу вражеского войска, яростно размахивая мечом с янтарным эфесом. Атакованный со всех сторон, он исчезал и появлялся снова, словно бык в волчьей стае.
Тишина.
