ВАЛЕРИО МАССИМО МАНФРЕДИ
СПАРТАНЕЦ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Гость мой, не может человек отвратить то,
что должно свершиться по божественной воле,
и самая тяжкая мука на свете для человека —
понимать и предвидеть многое и не иметь силы изменить это. [1]
ГЛАВА 1
Гора Тайгет
Великий Аристарх сидел, с горечью в сердце, наблюдая за безмятежным сном своего сына Клейдемоса, спящего на отцовском щите, который служил ему колыбелью. Рядом, в маленькой кроватке, подвешенной на четырех веревках к потолочной балке, спал его старший брат Бритос. Тишину, наполнявшую старинный дом Клеоменидов, внезапно нарушил шелест листвы близкого дубового леса. Долгий, глубокий вздох ветра…
Спарта Непобедимая погрузилась во тьму, только факел, горевший на акрополе, отбрасывал красные отблески на черные тучи в небе. Аристарх вздрогнул и откинул занавес, пристально вглядываясь в спящую округу.
Настало время исполнить то, что должно быть исполнено; боги сокрыли луну и опустили на землю тьму. Тучи на небе набухли от слез.
С крюка на стене он снял плащ, набросил его на плечи и склонился над младенцем-сыном. Он поднял его и медленно привлек к своей груди, и тут неожиданно шевельнулась спавшая рядом няня ребенка.
Какое-то мгновенье Аристарх оставался в нерешительности, надеясь, что произойдет нечто такое, что заставит его отложить это ужасающее действо. Затем, убедившись, что дыхание женщины остается ровным и глубоким, он собрался с духом и вышел из комнаты через атриум, тускло освещенный глиняным масляным светильником. Порыв холодного ветра ворвался во внутренний двор, почти погасив слабое пламя. Когда он повернулся, чтобы закрыть тяжелую дубовую дверь, то увидел свою жену Исмену, застывшую как таинственное божество, пробужденное ночью. Она была бледна, глаза сверкали. Невыносимая, смертная мука отразилась на ее лице, казалось, что ее рот, зияющий как рана, сдерживает нечеловеческий крик страдания. Аристарх почувствовал, что кровь застывает у него в жилах, а ноги, крепкие как колонны, слабеют, становятся ватными.
— Это не из-за нас… — пробормотал он дрогнувшим голосом. — Не из-за нас… Он родился таким. Это должно свершиться сегодня ночь. Я больше никогда не смогу набраться мужества.
Исмена потянулась к запеленатому ребенку; лихорадочным взглядом она искала глаза мужа. Малыш проснулся и заплакал. Аристарх стремительно бросился в двери, выскакивая на улицу.
Исмена едва удержалась на ногах, чтобы не упасть на пороге, наблюдая, как муж исчезает в ночи, слушая удаляющийся слабеющий плач своего сына — крошки Клейдемоса, пораженного богами еще в ее чреве. Он появился на свет калекой и был приговорен к смерти внушающими ужас законами Спарты.
Она закрыла дверь и медленно прошла в центр атриума, задерживаясь, чтобы внимательно рассмотреть изображения богов, которым постоянно приносила щедрые подношения еще до рождения ребенка, и которым продолжала молиться в течение этих долгих месяцев, чтобы медленно, капля за каплей, наполнить эту крошечную онемевшую ножку силой и здоровьем. Тщетно…
Она села в центре огромной пустой комнаты около очага, расплела длинные черные косы, расправляя распущенные волосы по плечам и груди. Собрав пепел у основания огромного медного треножника, она посыпала им свою голову. В дрожащем свете масляного светильника статуи богов и героев Клеоменидов пристально вглядывались в нее, их улыбки, вырезанные в кипарисовом дереве, оставались неподвижны.
Посыпав пеплом свои прекрасные волосы, Исмена стала медленно раздирать лицо ногтями, глубоко вонзая их в плоть, в то время как ее сердце превращалось в лед.
Аристарх быстро пересек поля, потрепанные ветром, его руки судорожно прижимали к груди маленький сверток. Капюшон трепетал, словно оживший в мощном дыхании Борея. Он с трудом поднимался наверх по склону горы, пытаясь найти тропу в густых зарослях молодых побегов ежевики и кустарника. Внезапные вспышки молнии метали на землю пугающие тени, создавая устрашающие очертания. В этот горький час боги Спарты были очень далеко; Аристарх должен был один продвигаться вперед среди темных призраков ночи, среди зловещих духов леса, которые притаились в ожидании путника, вызывая пугающие кошмары из самого чрева земли.
Освобождаясь от цепкого большого куста, в котором он запутался, Аристарх, наконец, нашел тропинку и остановился ненадолго, чтобы перевести дыхание. Малыш больше не плакал, охрипнув от долгих рыданий. Аристарх чувствовал только конвульсивные движения маленького тельца, похожие на подергивания щенка в завязанном мешке, которого собираются бросить в реку.
Воин поднял глаза к нависающим сплошным тучам, заполнявшим все небо. Шепотом он пробормотал древнее проклятие и двинулся наверх по крутой тропе, когда первые тяжелые капли дождя с глухим стуком упали на пыльную землю. За прогалиной кусты снова обступили его со всех сторон, ветки, колючки и шипы впивались в открытое, ничем не защищенное лицо; руки были заняты, он прижимал сверток к груди.
Дождь, теперь уже обложной и тяжелый, проникал даже через кусты ежевики, а почва под ногами стала скользкой и вязкой.
Аристарх упал на колени. Он испачкался в грязи, опавшие, старые листья прилипли к одежде, острые камни, торчащие из земли на крутой и узкой тропе, изранили его.
Собрав последние силы, он добрался до первой из лесистых вершин горного кряжа и вошел в дубовую рощицу, возвышающуюся на поляне среди зарослей густого кизила и ракитника.
Дождь обрушился на Аристарха, но он продолжал свое медленное и решительное продвижение по набухшему, колючему мху; волосы прилипли ко лбу, одежда промокла насквозь. Остановился он перед гигантским каменным дубом, древним как мир.
Аристарх опустился на колени между корнями дерева и положил маленький сверток в дупло огромного ствола. Немного помедлил, сурово прикусив нижнюю губу, наблюдая за судорожными движениями ручек сына.
Вода струилась по спине Аристарха, но во рту все пересохло, язык прилип к небу, как лоскут кожи. То, что он пришел исполнить, было завершено. Теперь судьба его сына была в руках богов. Пришло время для того, чтобы заставить навсегда замолчать голос крови.
Медленно поднявшись на ноги, с неимоверным усилием, словно на своих плечах он нес целую гору, Аристарх возвращался тем же путем, которым он пришел сюда.
Казалось, что ярость стихий исчерпала себя, когда Аристарх спускался по крутым уступам горы Тайгет. Поднимался легкий туман, расплываясь между деревьями, накрывая намокшие кусты, скользя по тропинкам и над прогалинами. Ветер не затихал и дул сильными порывами, стряхивая воду с листвы.
Аристарх вздрагивал при каждом вдохе; его мышцы совсем оцепенели от холода. Спотыкаясь, он спустился с горы и, оставляя лес далеко позади, вышел на равнину. Он остановился еще раз только на мгновенье, и последний раз мрачно взглянул на горную вершину.
Тускло мерцающие воды реки Еврот струились по освещенным луной влажным полям, раскинувшимся перед ним; холодный серебристый свет лился через широкие просветы между облаками.
Как только человек поднялся на деревянный мост, чтобы пересечь реку, слева послышался неожиданный шум. Аристарх резко повернулся: в слабом лунном свете показался всадник, — лицо закрыто шлемом, в седле держится прямо; конь разгорячен.
Всего лишь на мгновенье на его блестящем щите мелькнула эмблема царской охраны…
Спарта… Спарта уже знала!
Всадник резко ударил коня пятками, тот развернулся и понесся галопом, исчезая вместе с ветром далеко в полях.
— Криос, Криос! Во имя богов, неужели ты не можешь остановиться хоть на минуту? Вернись сейчас же, ты, негодник!
Маленькая дворняжка, не обращая никакого внимания, решительно продолжала свой путь по тропе,
