— Все это из-за сына! — взвизгнул Мерзер. — Вы городите вздор из-за сына.
Терра, снова овладев собой:
— Мой сын ничего против вас не имеет. Уродство Сократа тоже привлекало юношей. Я, со своей стороны, отношусь терпимо к причудам молодого поколения.
В ответ последовал презрительный смешок Мерзера. Затем Мерзер стал распространяться о своих нравственных устоях и под конец спросил, нуждается ли Терра в деньгах.
— Мои потребности много скромнее ваших, — сказал Терра. — Ведь вы превышаете свои возможности. Вы обкрадываете резервный фонд. — Тут мерзеровский тик стал поистине ужасным. Терра молча наблюдал его без всякого отвращения, даже с жалостью. — Вам прекрасно бы жилось, не будь вы племянником фирмы, а служи в ней за семьдесят пять марок в месяц. Только бессмысленное богатство сделало вас расточителем и в результате даже вором. — Терра говорил тоном наставника.
— Это вы тоже знаете? Разве вы состоите при моем дяде? — спросил Мерзер, даже не пытаясь возражать.
— Не слишком доверяйтесь ему!
Тут племянник совсем потерял голову.
— О нем тоже есть что порассказать, вы бы немало подивились.
— Я ничему не дивлюсь. Зато вы, господин доктор, не откажете взять на себя обязанность неукоснительно сообщать мне о всех секретных мошеннических сделках нашего почтенного шефа. Его частная жизнь поневоле безупречна. Мы оба знаем, что его можно поймать только на государственной измене в области крупной промышленности.
— Ну, ну, что за выражения! — заметил Мерзер, на самом деле даже довольный ими; он видел, что опасность для него лично миновала. — Чего вы, собственно, хотите? — спросил он с любопытством. — Живется вам как нельзя лучше. У нас в предприятии встречаются, конечно, сварливые субъекты, так называемые идеалисты, в силу своих ограниченных способностей пригодные лишь на средние должности и недовольные этим. Вы ведь стоите выше их.
— Я хочу подняться еще выше, — сказал Терра четко. — Я хочу власти.
— Это возможно, только если мы будем заодно. — И Мерзер хладнокровно предложил: — Поддержите меня!
Об этом они проговорили до рассвета.
Тем не менее Терра и в дальнейшем был настороже, опасаясь, как бы Мерзер не повредил ему в глазах Кнака. Вот уж поистине опасный противник, этот Кнак! Терра знал его. Они следили друг за другом, готовясь к нападению, но, вероятно, лишь собственная хитрость подсказывала промышленнику, что враг не смирился. Мерзер был тут ни при чем; против него Терра себя обезопасил, Мерзер мог красть больше прежнего. Так шли месяцы, когда Терра ездил в Кнакштадт, и еще другие, когда Кнак совещался с ним в своей берлинской конторе. В течение зимы Кнак неоднократно показывал ему запросы Пютуа-Лалуша. Предложения исходили от третьих лиц, но, несмотря на окольные пути, смысл их был ясен. Не видит ли Терра здесь западни? «В каком смысле?» В патриотическом. Алхесирасская конференция[46] открывает обширные деловые возможности, правда, небезопасные.
— Я юрист, патриотизм тут ни при чем, лишь бы меня не упрятали в тюрьму. — Последний довод показался Кнаку рискованным. А Терра долгое время терзался сомнением, не написан ли этот относительно безобидный документ по заказу — специально для него?
Он подумывал расспросить Мерзера, но письменные сообщения сына, адресованные князю Вальдемару, показывали, что Мерзеру доверять опасно. «Давно пора, чтобы князь Вальдемар самолично предостерег своего сына Клаудиуса. Но откуда мне раздобыть подходящего князя Вальдемара?»
Он приходил в отчаяние, не видя способов вернуть себе расположение мальчика. Только матери он мог открыть, что ее обманывают, посягая на ее сына. Но княгиня Лили уже и сама до этого додумалась, лишь создавшееся положение не позволяло ей вмешаться. Клаудиус исчезал, едва появлялся Терра. «Он отрекся от меня, — чувствовал Терра, как только захлопывалась дверь. — И совершенно справедливо. Я толкаю его на дурное, а потом теряю над ним власть. Ни один отец не вел себя так терпимо и в то же время так подло. Я гублю человеческую душу! Это будет самым тяжким из моих прегрешений».
— Ты давно уже не строил гримас, — заметила княгиня в зеркало, перед которым подправляла свою неувядаемую красоту.
Он застонал.
— Еще бы! Мне не часто приходилось одновременно сражаться со всеми кошмарными страшилищами, какие только порождает жизнь.
— Если это не пустая болтовня, очевидно, ты хватил через край в своих обычных сумасбродствах.
— Знала бы ты, какое благодеяние для жалкой твари вроде меня выслушивать заслуженные упреки от испытанного друга вроде тебя!
Она с сердобольным видом подошла к нему, кстати лицо ее было уже готово.
— Старый друг, тебе давно пора образумиться. В известные годы нельзя уже быть вне жизни, иначе это плохо кончится.
— На что ты намекаешь?
— Вот вопрос! Разумеется, я говорю о твоем романе. Всякий видит, чего он тебе стоит. Дитя, меня ты не проведешь, ты никогда не обладал этой женщиной.
— Однако все в этом уверены, — пролепетал он испуганно.
— Пусть их верят, — вам, мужчинам, так приятнее. А я стою на своем. Где же происходят ваши томительные встречи?
— За городом, — сознался Терра послушно, как дитя. — При нынешней погоде это несносно. Она безумно ненавидит мужа. Вот главная причина, почему мы терзаем друг друга и не находим удовлетворения.
Княгиня пожала прекрасными плечами.
— Ничего ты не понимаешь. Тебя она сводит с ума, а мужа тоже не упускает. Чем она для тебя рискует? Ну, а ты? В тебе самом нет настоящей страсти, иначе она давно была бы твоей.
— Вот истинный здравый смысл! — сказал он облегченно, меж тем как она уже снова вертелась перед зеркалом, оглядывая свой вечерний туалет.
— Я охотнее проводил бы ночь за ночью у тебя, — сознался он.
— Этого многие бы хотели, — сказала она, продолжая вертеться.
— Тут-то и кроется мое непостижимое раздвоение, — сказал он, вовсе не думая о ней.
Она же расхохоталась от души, невозмутимо и заразительно.
— Все равно тебе уже поздно меняться, — сказала она.
— Только ты не меняйся! — серьезно посоветовал Терра. — Ты безупречна, и как мать тоже. Береги наше возлюбленное дитя! — прибавил он умоляюще.
— Ты ходишь сюда лишь ради него, — заметила она в досаде. — Но что ты даешь ему, кроме твоих рискованных — ну, скажем, дурачеств? — закончила она первым попавшимся словом. — А я, старый друг, — добавила она, похлопывая себя по белоснежной шее, — я приспособляю его к себе.
Во время этой декларации на пороге появился мальчик. Терра вскочил от неожиданности: молодой человек во фраке. В черном он казался выше, хрупкость, изящество и нежность красок делали его похожим на переодетую девушку. Он помог матери накинуть манто Она взяла его под руку. Что за пара! Знатный юноша избрал себе в подруги многоопытную, но еще молодую женщину. То была пара, созданная для легких наслаждений, невозмутимая, неутомимая. Пара, за которой тянулись все взгляды, как за воплотившейся мечтой. Для каждого, в ком иссякал жизненный пыл, эта пара была прямо находкой. Ей цены не было.
— Желаю успеха, — пробормотал Терра.
— Можно сказать, что он мой сын? — спросила мать.
— Всем, что тебе свято, клянусь: нельзя! — сказал Терра. — И все это для господина доктора Мерзера? — спросил он.
У обоих губы сложились в пренебрежительную гримасу.
— Есть и другие кавалеры, — сказал пятнадцатилетний юноша и удалился со своей дамой.
— Это начало конца! — вскричал Терра спустя долгое время. Он был один и говорил вслух. — Ты этого
