десять минут до этого карабкались, чтобы заглянуть в окошко вагона. Впрочем, без особого успеха: мороз, из-за инея ничего не видно.
— Нормально, третий, продолжай нести службу.
— Погреться бы, командир, — жалобно сказал воин в маскхалате.
— Успеешь, — Васинцов глянул на часы, — двадцать минут осталось, погреешься еще. Отбой связи!
«Третий» снова нырнул в сугроб и словно исчез.
— Лихо, — оценил Дзюба, — а те, что в город ушли, они…
— Кремль хотят посмотреть и Царь-Пушку, — объяснил капитан. — Впервые в Москве, жаль такой случай упускать.
— А что везете, капитан, с такой мощной охраной? Если не секрет, конечно.
— Какой уж тут секрет. Чикатилов везем.
Дзюба судорожно проглотил слюну:
— Чикатилов? Чикатилов в Москву?! А на хрена они здесь? Что, в Москве своих чикатилов не хватает?
— Не знаю, может, и не хватает. Эти — особые, еще до Исхода торкнутые.
— До Исхода? — протянул Дзюба удивленно. — А я и не знал, что такие бывают.
— На свете много чего бывает, — неопределенно сказал капитан.
— И какие они?
— Хотите глянуть? — как-то просто предложил капитан.
Неожиданно для самого себя Дзюба кивнул.
— Коль, ты проследи за этим. — Васинцов кивнул в сторону экрана наблюдения. Парень в тельнике кивнул, не отрываясь от картошки, мол, какой базар, командир, сделаем…
Васинцов долго возился с ключами, наконец открыл вторую половину вагона. Дзюба поморщился, в нос резко ударил запах немытого тела и человеческих испражнений. Тут же в нос ему уперся ствол автомата.
— Свои, второй, свои! — торопливо сказал Васинцов. — Я ж сигналил…
— Инструкция, — хрюкнуло из-под поднятого овчинного воротника.
Когда глаза привыкли к полумраку, Дзюба заметил, что нижняя часть лица «Второго» закрыта респиратором. И то правильно, а то от вони аж глаза щиплет. За толстой железной решеткой во всю ширину вагона что-то зашуршало, обозначилось какое-то движение.
— Осторожно, близко к решетке не подходите, — предупредил Васинцов, и вовремя. Из-за прутьев очень быстро метнулась тонкая ладонь, покрытая шерстью, и длинные когти царапнули по голубой шерсти парадного одеяния Дзюбы. Он испуганно отскочил, едва не сбив с ног своего курсанта, тут же за решеткой раздалось ржание. Нет, не смех и не хохот, а именно какое-то утробное ржание…
— Ще, ментяра ряженый, баклан ржавый, обосрался?! А ты подь поближе, познакомимся…
Из-за решетки появились морды, около десятка. Дзюба снова попятился назад. Да, это были именно морды, человеческими лицами их можно было назвать с большой натяжкой. Слишком широкие скулы, заросшие густой щетиной, слишком мощные челюсти, слишком крупные надбровные дуги. И глаза, глубоко посаженные глаза отливали желтым цветом. Впрочем, возможно, это из-за тусклой лампы под потолком.
— Начальник, — заорал один из урок, ухватившись волосатыми руками за прутья. На пальцах левой руки Дзюба разглядел потускневшие буквы «ВАЛЯ», пальцы правой были украшены синюшными перстнями. — Жрать давай, начальник! Беспредел творишь! Я в ООН жаловаться буду! Президенту напишу!
— Ну что ты, Валентин, — как-то умиротворяюще сказал Васинцов, — ты уже свою пайку получил, и баланды мы вам сверх нормы налили.
— Селедку давай, начальник. Я сколько раз на этапах был, селедку давать положено.
— Селедка вечером, — тоном отца, отчитывающего непослушного сына, сказал Васинцов.
— На хер вечер, щас хочу! Начальник, не будь пидором, давай селедку! А ты че, петух ряженый, уставился? — крикнул он старлею.
— За пидора и душ могу устроить, — пригрозил Васинцов.
Урка выругался и довольно метко плюнул зеленовато-бурым сгустком, но не в Васинцова, а в Дзюбу, попав прямо на погон.
— Руками не трогай, — быстро предупредил Васинцов, — там такая зараза может быть. Пойдем тряпку дам…
— Сегодня они еще спокойные, — объяснял Васинцов, подливая в кружку Дзюбе кипяточку. А как сильно торкнет, аж вагон ходуном ходит. Про ночь я вообще молчу.
— Слушай, а кто, кто они? Обычные зэки? Я видел «чикатилов», но тех от обычных людей не отличишь, а тут прямо звери какие-то.
— Что-то типа этого. Из давно торкнутых, совсем озверели. Они уже одного съели по дороге.
— Что?
— Съели, ням-ням, сырьем. Мы, конечно, попробовали отбить, из брандспойта их поливали, да куда там… Побаиваюсь, если еще пару дней здесь проторчим, еще одному хана будет. Я уж заметил, Курашин отдельно держится и побитый сильно.
Дзюба вспомнил, что действительно в правом углу клетки валялся какой-то ком лохмотьев, но представить, что это человек, он не мог.
— Кстати, капитан, судя по командировочным документам, вы прибыли на станцию три дня назад, и почему до сих пор их здесь держите? Они же опасны для окружающих! Тут рядом вокзал, там же люди…
— За ними должен прийти специальный транспорт из института Капицы. Я третий день звоню, никак связаться не могу. Сегодня вот ребят своих туда послал.
— А говорили: «Кремль, Царь-Пушка».
— Одно другому не мешает.
— Тогда хочу разочаровать вас, капитан, нет больше вашего института Капицы.
— Как нет?
— Ты, видно, служивый, телевизор не смотришь, — неожиданно для себя Дзюба перешел на «ты». — Как раз три дня назад напали на институт ночью чикатилы, очень большая стая. Все сотрудники ночной смены и охрана погибли. Следствие идет, все не могут разобраться, как они охранную полосу прошли. Там ведь разве что только танков не было. Теперь уже точно не разберутся, нет больше института, взорвался, на воздух взлетел во время штурма, группа «Гамма» в полном составе полегла. Что-то про разрыв газопровода говорили. В прямом эфире показывали…
Васинцов помолчал, потом открыл стол и вытащил бутылку водки с Сергеем Есениным на этикетке.
— Давай, старлей, помянем дружков моих, они там службу несли…
— Ты что, я ж в патруле, — сказал Дзюба, покосившись на своих курсантиков, гревшихся у печки.
— Ну как знаешь, а я помяну. Это не снаружи напали, это чикатилы изнутри вырвались, я тебе точно говорю, — сказал капитан, разливая водку по стаканам. — Мы туда этих уродов уже с полсотни перевезли, и наши же ребята их охраняли. Видать, не уследили.
Дзюба еще раз оглянулся на курсантов, осторожно взял стакан двумя пальцами. Они выпили не чокаясь.
— Что собираешься делать? — спросил Дзюба сочувственно.
— Подожду своих ребят и буду связываться с управлением УИН. Слушай, не в службу, а в дружбу, нельзя ли устроить, чтобы вокзальные менты и за нашим вагоном присматривали?
— Что, боишься, что сам не справишься?
— Да, боюсь! — откровенно сказал Васинцов. — Что-то с ними сегодня не то. И опасность какую-то чувствую, как говорится, «шестое чувство». Я бы этих ублюдков давно сам в расход, но это дерьмо — ценный научный материал. Вот ведь как бывает, дерьмо, а очень ценное, как навоз на полях.
— Ну бывай, капитан, Бог даст, увидимся, — сказал Дзюба на прощание и сурово окликнул курсантов, уже разомлевших у печки: — Эй, воины, хватит греться. Родина зовет на мороз, пошли службу нести.
Дзюба был упертым службистом. Он знал, что в комендатуре его зовут за глаза
