— Значит, решил уволиться?
— Решил.
— Твердо?
— Тверже не бывает.
— А Карина?
— Она меня понимает.
— А ребята?
— Пока лечатся.
— Вот и ты лечись, а то на тебе живого места не осталось, че приперся так рано?
— Отца Иоанна хочу в последний путь проводить.
— А, ну да, конечно, сегодня же похороны. — Одинцов промолчал, задумчиво потеребил кожу папки. — Слышь, Ген, сколько мы с тобой? Всего год, а словно жизнь вместе прожили, да? Если ты, остальные ребята уйдут, кто останется, кто работу делать будет?
— А нужна она, наша работа? Когда непонятно, кто страшнее, озверевший человек или человечный зверь? Кстати, как там наш поезд?
— За Уралом уже.
— А остальные «вольеры»?
— Президент распорядился «вольеры» разогнать, исследования зверей запретить. Особо опасных особей из чикатил, зверобизянов в спецлагеря, остальных — по их желанию. В леса в основном.
— А Гнашевич?
— Совсем умом тронулся. Как узнал, что его с ракетами так жестоко кинули, так умом и подвинулся, заговаривается, речь человеческую почти забыл…
— А эта евонная лига?
— Объявлена вне закона, по всеми миру аресты, штаб-квартиры разгромлены, счета заблокированы.
— Вот и славно, сам видишь, работы станет меньше, пусть уж молодежь поработает. Видел я твоих «кондоров» — бравые ребята.
— Ну а сам-то куда?
— По контракту на Кавказ. Там по крайней мере ясно, где зверь, где человек. Не возьмут, попробую в Сергиеву Пустынь инструктором «по выживанию» устроиться или охранником…
— К детишкам, значит, потянуло. — Одинцов взглянул на часы. — Ладно, мне сейчас с твоим рапортом к начальству на ковер, ух и влетит мне по самое не балуйся! Если разборы начнутся, не только на похороны, и на поминки не успею. А с этим рапортом твоим пока обождем. И еще, если не успею сегодня в Сергиеву Пустынь, привет там новому настоятелю от меня передай…
— Знакомый?
— Отчасти.
— Это вы? — удивленно сказал Васинцов, увидев нового настоятеля в директорском кабинете.
— Да, это я, — ответил Танюков, — глупее диалог трудно придумать, но факт есть факт.
— А как же ваши счастливые алкоголики?
— Пьют, кто не помер или не излечился. В последнее время, знаете ли, многие за ум взялись.
— Значит, вы теперь при детишках?
— При них.
— И как же ваши стратегические планы по улучшению людской породы?
— Эка вы загнули, «стратегические». Планы обычные, заботиться о людях, растить достойных членов нового общества, свободного от злобы и лжи. Как завещал отец Иоанн, умнейший, надо сказать, был человек… Жалко, очень жалко его…
— Жалко? А что же вы с вашими нечеловеческими способностями не могли спасти этого умнейшего человека?
— Спасти человека? — повторил Танюков. — Спасать — это больше по вашей части, впрочем, не обижайтесь, я вас не виню. Но как вы сами думаете, зря ли отец Иоанн поступил именно таким образом? Да, поступил, и Павла уговорил, что так надо. Знал он, на что шел, выходя к озлобленной толпе, или надеялся на благополучный исход? Молчите? А вы знаете, что у зверей он стал символом новой веры?
—???
— Человек отдал свою жизнь, чтобы спасти их, нелюдей. Чем хуже легенды об Иисусе, отдавшем свою жизнь во имя искупления грехов человеческих?
— Легенды? Уважаемый доктор, а как вы с таким мировосприятием стали настоятелем приюта? Если мне не отшибло память, приют существует при монастыре?
— Все течет, все меняется. Приют приюту рознь. Как говорится, каков поп, таков и приход…
В это время в коридоре раздался радостный детский визг и смех, дверь распахнулась, и в директорский кабинет ворвалась ватага малышей.
— Олег Мироныч! Олег Мироныч! А Лерка Кольцов уже на метр взлетает.
Васинцов замер с открытым ртом, его даже не так удивил мальчуган, спокойно зависший в воздухе, в метре над полом, сколько дети. Все дети были… с огромными черными глазами…
— Так ведь это «чудики», — ошалело проговорил Васинцов. — А где же дети?
— Там, где и положено, в семьях, — улыбнулся Танюков. — Детей человеческих разобрали по семьям, только вчера последнюю забрали, хорошенькую такую девочку, Людочкой зовут. Кстати, подполковник, вы давно не были дома?
— Майор, — автоматически поправил Васинцов.
— Уже подполковник, можете мне поверить. Так не были дома сегодня, прямо из госпиталя сюда? Так езжайте скорее, вас там ждет приятный сюрприз. Очаровательной супруге вашей Кариночке передайте привет! Скажите, что она завтра может выходить на работу.
— Черемша, а ты здесь какими судьбами?
— Такими же, как и ты, буду удостоен.
— Как отличился в этот раз?
— Да к нам медсестричку новую перевели, решил ее побаловать, повез в горы на зорьке поохотиться…
— На вертолете, конечно, повез?
— А то, не пешком же. Вот летим, я ее уже по коленочке поглаживаю, а там, в ущелье, стая этого… ну арабский зверобизян, все время фамилию забываю. По телику часто показывали. Идут, сволочи, нагло так в сторону границы. Ну я всем боезапасом и врезал. В общем, его, оказывается, искали все, всех он достал, лютый зверюга был, а я его реактивным залпом и накрыл. В общем, сначала хотели меня опять под трибунал, за несанкционированный вылет, а оказалось, я — герой. Глянь-ка, а этого узнаешь?
Петр Кочетов в новенькой, с иголочки, парадке вошел в зал и сразу направился к зеркалу. Кончики ушей у него явно носили следы недавнего хирургического вмешательства.
— Да, приходится парню хлебнуть, — даже вроде как сочувственно сказал Васинцов.
Большие красивые двери, отделанные позолотой, распахнулись.
— Господа офицеры! — Секретарь появился в проеме с кожаной папкой в руках. — Прошу вас, Президент ждет вас.
Президент по очереди подходил к каждому, жал руку и прикреплял на грудь Георгиевский крест.
— Благодарю за службу, — сказал он, глядя в глаза Васинцову.
— Служу Отечеству, — четко ответил Васинцов.
— Что ж, господа офицеры, прошу присаживаться, — сказал Президент, когда официальная часть кончилась и телевизионщики, свернув свои камеры, вышли из зала. Они расселись на кресла с высокими спинками, а Президент, подняв фужер, произнес первый тост:
— За новых георгиевских кавалеров!
Выпив, он добавил с улыбкой:
— Только не надо, господа подполковники, думать, что не покрасоваться вам с этими крестами. И форму вешать в шкаф пока рано. Ваши рапорта с просьбой об отставке я приказал отклонить.
