китайскую, но отвечали только «да» и «нет». И еще они не улыбались, никогда, не умели. Врачи сначала подумали, что какая-то умственная отсталость, но нет, все реакции в порядке, психика в норме. Попытались выяснить, кто они и откуда — ничего определенного сказать не могут. Жили в лесу, на берегу реки, взрослые ловили красную рыбу, а они солили ее и делали всю остальную работу: уборка, дрова, вода, починка сетей, штопка одежды. Спрашиваем, сколько было взрослых, отвечают: больше, чем пальцев на четырех руках в двух больших домах с сетями. Кстати, знаете, как их звали? Чумазый и Придурок! Они в самом деле считали, что это были их настоящие имена, их просто все и всегда так называли. Но не только в именах дело. Знаете, что они сделали первым делом, как проснулись в детприемнике? Встали в пять утра и вымыли весь пол, и в спальне, и в коридоре, и на кухне, вычистили туалеты, и все в абсолютной темноте, света они включать не умели. Потом подошли к дремавшему охраннику и знаками спросили, где лопаты. Охранник не ответил, они нашли сами и принялись чистить снег на внутреннем дворе, раскидали весь, а не как тамошний дворник, что прокладывал узкие дорожки. Охранник спросонья ничего сначала не понял, а потом кинулся в деткомиссию звонить, оттуда нам. Я сам за ними приезжал, чтобы забрать. Нашел их на кухне — они картошку чистили. Знаете, что удивило? Они не сидели на месте, они постоянно что-то делали. Два серьезных маленьких мужчины с каким-то недетским спокойствием в глазах, сделав какую-то работу, они тут же брались за следующую. Они долго не могли ничего есть, кроме полусырой рыбы, картошки и каши, и то, если все это смешать в миске и поставить на пол. Когда им дали конфет, они спокойно смешали их с кашей и без всяких эмоций съели. Не знали, как пользоваться вилкой и ножом, не трогали игрушек, долго не могли приучиться спать на постели — ночью они забирались под кровать в обнимку и только так засыпали. Большущих трудов стоило их обучить раздеваться перед сном. Но каждое утро ровно в пять вставали и принимались за работу: убирали, чистили, кололи дрова, переговариваясь какими-то странными звуками. Они вообще не могли сидеть на месте, постоянно искали себе работу, постоянно, понимаете? Усадить их за парты было мучением, просто мучением, приходилось прикрикивать. Мы только потом поняли, что сидение за партой для них было непозволительной роскошью. Они просто не могли понять, как это так можно, столько времени они сидят без работы и их не бьют. И еще при разговоре со взрослым они втягивали голову в плечи, словно ожидая ударов. Они и в самом деле думали, что их будут бить, и очень удивлялись, что никто этого не делает. Наша медсестра заплакала, когда проводила медосмотр: два жилистых мальчишеских тела с впавшими животами и удивительно твердыми мускулами. И шрамы, по всему телу шрамы от травм и побоев. Они месяц приучались не бояться электрического света, три месяца — пользоваться вилкой и ложкой, мылом, зубной щеткой, научились сносно говорить через год, а улыбаться — через два, когда, кстати, перестали вздрагивать по ночам. Вот и скажите, применима ли к ним общая шкала «нормальной жизни». В течение суток иметь хотя бы часовой перерыв в работе, хотя бы шесть часов сна и не очень жестокие побои — вот была их мечта там, на берегу у браконьеров. Да, вспоминая о «той» жизни, они назвали самым счастливым днем тот, когда рыбаки из-за бури задержались на сутки, и поэтому целый день ребят никто не бил, а спать они легли, сделав всю работу в бараках, перепилив и переколов все дрова. Они легли с наступлением темноты и спали целую ночь, и именно та ночь осталась в их памяти самой счастливой в жизни! Не тот день, когда они впервые попробовали мороженого, не баня с горячей водой в интернате и не первые костюмчики с кармашками и удобные кроссовки, а целая ночь спокойного сна, без побоев и пьяных окриков перепившихся браконьеров. Вот вам и теория относительности. Мне пришлось очень много с ними работать. Нет, пришлось — не то слово. Я ждал этих занятий, я готовился к ним не меньше, чем к экзаменам в семинарии. Они же, когда поняли, что не надо постоянно двигаться, работать физически, начали обращать внимание на окружающий мир, впитывать знания о нем, как сухая губка влагу. Они спрашивали обо всем, их все интересовало, а видели бы вы, что творилось с ними в зоопарке…
Кстати, не только мы их учили, а и они нас. Вы знаете, что в честь братьев Горбушиных назван курс выживания русского спецназа? Что позу сна и сохранения тепла в снегу спецназовские специалисты «срисовали» с них?
— Постойте, постойте, — удивился Васинцов, — это когда спишь в обнимку с напарником, зарывшись в снег, и голова под курткой с дыханием себе под рубашку? Переворот каждые полчаса с полной готовностью немедленного действия? Так называемый теплосберегающий полусон?
— Ну вот видите, Геннадий, вы тоже знаете. Именно в такой ими придуманной позе они проспали неизвестно сколько времени под нарами в бараке браконьерской артели. А еще метод пилки дров двумя пилами сразу, питание без остановки и отрыва от работы, «хитрый физконтакт» — незаметный внешне уход от ударов, перевод прямых ударов в скользящие…
— И это все они?
— Да, им приходилось терпеть много побоев, а так как к побоям нельзя привыкнуть, они научились уходить от ударов, незаметно уходить, чтобы истязатель не заметил.
— А удалось вообще что-нибудь выяснить об их родителях, про их прошлое, как они туда попали, в эту артель чертову?
— К сожалению, нет. Они так ничего не вспомнили, только тайга, река, дрова, вода, уборка, рыба. Словно родились уже с тряпкой в руках, бедные дети. Они как-то умели различать рыбаков, этих браконьеров, по одним им известным приметам, боялись самых жестоких, старались оказаться поближе к тем, кто не дрался. Но рыбаки много пили, а потому дрались почти все. Мы тут провели свое расследование, точнее, поспрашивали. Оказалось, в тайге и на побережье уйма самых разных браконьерских артелей, старатели, охотники. И очень во многих есть такие же Чумазые и Придурки, правда, не дети — опустившиеся взрослые или падшие женщины.
— Может, врут, а может, просто ребятам не повезло и они попали к уркам?
— Возможно, только трудно представить себе живых людей, которые бы так издевались над детьми. Скорее всего какая-нибудь спившаяся мамаша просто продала своих детей в рабство…
— А что сейчас с этими братьями? Какова их судьба? Им-то сейчас уже лет по восемнадцать?
— С Горбушиными? Так вы одного из них видели совсем недавно с повязкой дежурного…
— Что? Тот красавец — сержант из автопарка?
— Да, Борис Горбушин. А вон на той койке спит Глеб, его брат. Борис и Глеб — мои приемные сыновья, — сказал отец Иоанн и смущенно улыбнулся.
Глава 6
ПРИВИВКА ОТ БЕШЕНСТВА
— Нет, танк нам, наверное, не понадобится, а от броневичка мы не отказались бы. Займем мы у вас броневичок, договорились?
Отец Иоанн кивнул.
— И вот еще. Там у вас на стоянке стоят три импортных чудовища с прожекторами на крышах. Не одолжите для благого дела? Обещаем обращаться аккуратно.
Отец Иоанн снова кивнул:
— Ключи у сторожа, скажите, что я распорядился.
— Кстати, а почему вы уверены, что тот водитель обязательно пойдет в музей и семью поведет? — спросил Васинцов, когда отец Иоанн провожал его до ворот приюта.
— Какой водитель? Ах тот, с «КамАЗа»… Я ему абонемент на всю семью дал…
Когда с ближайшего холма раздался протяжный вой, Васинцову показалось, что волосы у него на голове зашевелились, а по спине под майкой скользнула капля холодного пота. Ужасный вой, достающий до самых печенок. Тут же на вой отозвались в небольшой лесопосадке справа, потом завыло из оврага.
— Хорошо у них система связи налажена, никаких раций не надо, — причмокнул губами Кайметов…
— Только громкая какая-то связь, на нервы давит, — пробурчал Юдин, — может, не поздно еще ментов-то вызвать?
— Нельзя! — твердо ответил Васинцов. — Менты все испортят, сами справимся. Ты как, Русланыч?
Коричу было совсем плохо, он сидел, обхватив голову руками, и тихо стонал. Кайметов присел на корточки, погладил друга по спине и погрозил кулаком куда-то в сторону холма.
— Кайметов, — приказал Васинцов, — давай тащи его в машину и сам там оставайся. Стрелять только по сигналу. Если «мелкие маньяки» появятся, по сусалам их, по сусалам. Юдин, у тебя как?
Юдин прильнул к окуляру прибора ночного видения:
— Пока ничего не видно.
