Мериел кивнула.
— Это было так странно — и так красиво. Вот что вы такое, Мериел. Вы способны покорить воображение.
Впервые за время разговора она улыбнулась.
— Вы очаруете кого угодно, сэр. Я уже говорила, вы, должно быть, слепец.
— О нет, я отлично вижу. И видел немало удивительного здесь, в Гримхольде. И вы — среди прочих чудес. Не нужно считать себя проклятой, Мериел. Если и есть в Гримхольде кто-нибудь проклятый, так это я.
— Да, я заметила это в вас. Вы ходите один, словно призрак. Миникин рассказывала нам вашу историю. Мне очень жаль вас, сэр Лукьен. Вы столько потеряли в жизни.
Лукьен посмотрел на нее, удивленный, что слышит подобное от женщины, которая сама лишилась всего. В отличие от остальных Нечеловеков, Мериел все еще не приняла своих увечий. И она же его жалеет!
— Мне пора идти, — резко заявил Лукьен. — У меня куча дел.
Мериел быстро схватила его за руку.
— Подождите, — произнесла она, мягко усаживая рядом с собой. — Позвольте, я кое-что покажу вам.
Лукьен присел на корточки.
— Мериел, вы вовсе не обязаны ничего мне показывать. Мне не стоило вас заставлять.
— Да нет же, я сама этого хочу. Хочу сделать для вас кое-что.
Она извлекла прутик из тлеющей кучи. На краю прутика горела крошечная красная точечка. Она подула на нее, сосредоточилась, и вдруг из прутика вырвалось мощное пламя. Оно не побежало по прутику, а пылало прямо в воздухе, вокруг него. Как зачарованный, Лукьен придвинулся поближе, с восторгом глядя, как женщина поднимает пламя вверх при помощи второй руки. Мериел двигала пальцами, и огонь танцевал вокруг них, меняя цвет.
— Чудеса! — воскликнул Лукьен. — Мериел, это потрясающе!
— Погодите, я еще не закончила.
Пламя расширялось, становилось насыщенного красного цвета, пульсируя, словно живое. Мериел сконцентрировалась, заставляя огонь вращаться, изменяя очертания. Лукьен наблюдал и ему казалось, что женщина лепит из пламени удивительные скульптуры.
— Роза, — вдруг узнал он. И вправду, великолепный живой цветок вырисовывался из огня. Мериел гордо улыбнулась, протягивая свой подарок Лукьену.
— Это вам. За вашу доброту.
Лукьен бережно взял розу, стараясь, не загубить хрупкое творение. Он широко заулыбался, поворачивая ее, рассматривая искорки, вылетающие из центра.
— Она не проживет долго, — сказала Мериел. — Такие сложные вещи мне не под силу удерживать длительное время.
Глядя на огненный цветок, Лукьен почувствовал такой покой и умиротворение, какие его уже давно не посещали.
— Все в порядке. Ничто прекрасное не вечно.
— Посмотрите, — печально изрекла Мериел. Роза уже увядала. Они наблюдали за процессом, пока она не разрушилась и прутик снова не стал прутиком. Гибель розы сделала лицо женщины грустным.
— Не нужно сожалений, — сказал Лукьен. Он положил прутик и посмотрел на Мериел, и вдруг понял, что она прекрасна. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Не в красивую щеку, а в ту, что со шрамами.
— Спасибо, — промолвил он. — Это было так прекрасно. Не думаю, что чудовище могло бы создать такую красоту.
Когда он поцеловал Мериел, она закрыла лицо руками. Казалось, она утратила дар речи. Лукьен и не хотел, чтобы она говорила. Он быстро поднялся на ноги, попрощался с женщиной и отправился в Гримхольд — решать задачу по спасению Нечеловеков.
Меньше, чем через час Лукьен уже подходил к нижним уровням замка, где находились оружейные, набитые оружием и доспехами Акари. Для Лукьена, прожившего всю жизнь как воин, это место было подобно тихой обители — чем-то вроде храма. Здесь было пыльно, царил полумрак и могильная тишина, но рыцарю пришлось по душе изобилие доспехов, аккуратно развешанных на стенах и начищенных заботливыми руками Нечеловеков. Лукьен зажег масляные светильники, и на висящих латах, на крылатых шлемах заиграли световые блики. В дальнем конце хранилища выстроились ряды копий, после долгих лет бездействия их наконечники все еще хранили остроту. Гордые мечи Акари, давно бездействующие, громоздились по углам. Лукьен приблизился к куче мечей и выбрал один. Сдул пыль с клинка. Оружие оказалось крупным и тяжелым, с отлично заостренным краем, оно ярко блестело. Рыцарь провел несколько ударов по воздуху, чтобы попробовать меч в руке. Скупая улыбка заиграла на его губах. Эти Акари, похоже, знали толк в делах и были удивительным народом. Жаль, что они исчезли под ударами джадори. По словам Миникин, они обладали незаурядным воинским искусством, да к тому же умели вызывать духов, но ничто не спасло их от джадори. А затем, годы спустя, Нечеловеки обнаружили доспехи и оружие Акари, полуразрушенные и проржавевшие, и вернули их к жизни, словно предвидя: наступит день, когда все это пригодится. И вот этот день пришел, но среди них нет никого, кто был бы способен обращаться с оружием. Лукьен положил меч обратно. Вероятно, это обычный порядок вещей, невесело размышлял он, сильные истребляют слабых. Теперь настал черед джадори быть уничтоженными. От этой мысли Лукьен почувствовал холодок по спине, но в ней содержалась горькая правда. Да и что еще ему оставалось, кроме как покориться судьбе, ведь он — всего лишь пешка в игре? Разве он не исполнял волю отца Акилы, когда сражался с рииканами? И разве не был мелкой сошкой, действующей по приказу Джазаны Карр, когда уничтожал норванов, получая за это хорошую плату?
Лукьен прислонился к холодной стене, прижавшись к ней спиной. Как бы то ни было, его долг — защищать Белоглазку. Он дал слово Кадару. А еще — Мериел, ее он тоже будет защищать, как и остальных Нечеловеков, что были так добры с ним. Тяжелая ноша, непросто будет справиться с ней.
Тут он заметил в дальнем конце хранилища еще одну дверь: прежде она не попадалась ему на глаза. Из-под нее пробивался свет. Лукьен сделал маленький шажок вперед. Загадка двери заинтриговала его. Интересно, что он обнаружит за дверью — может быть, несметные сокровища, а может — всего лишь десяток проржавевших мечей… Подойдя к двери, Лукьен прислушался. Ни звука. Ржавая щеколда отошла в сторону, показался висячий замок. Он потрогал замок и обнаружил, что дверь не заперта. Поэтому рыцарю ничего не оставалось, как толкнуть дверь. Петли заскрипели и застонали, дверь распахнулась — и взору Лукьена открылось чистое светлое помещение. Стены облицованы гладким камнем. Комната была пустой, если не считать предмета посередине, который озарял все вокруг сиянием. Лукьен окаменел от изумления.
Перед ним находились воинские доспехи великолепного вида, не тронутые временем. Они сияли собственным светом, как будто были изготовлены из солнечной материи. Доспехи были установлены на небольшом постаменте и казалось, надеты на тело невидимого рыцаря. Даже шлем висел в воздухе, словно на невидимой голове: он был рогатый, с маской, повторявшей очертания лица, соединенной со шлемом звеньями цепи черного металла. Нагрудная пластина сверкала, словно зеркало, плечи усеивали острые шипы. Наколенники и металлические сапоги образовывали ноги невидимого воина; налокотники и латные рукавицы — руки. Доспехи как будто жили собственной жизнью, и источаемый свет доказывал это. Лукьен не мог оторвать взгляда, зачарованный мрачным великолепием. Он привык гордиться собственными бронзовыми доспехами, принесшими ему столько славы в бою. Но они были просто жалкой пародией на замечательный латный костюм, находившийся в этой комнате. Рыцарь сделал шаг вперед, едва дыша от волнения. Рука какого-то искусного мастера выковала эти латы, и теперь они стоят здесь, и ни битвы, ни годы не причинили им ущерба. Внутренний голос нашептывал предупреждения, сигналил о какой-то тайне, связанной с загадочными доспехами. Поэтому Лукьен опасался приблизиться, глядя, как зачарованный. Он не знал, сколько времени провел там, совершенно забыв о цели своего посещения оружейных подвалов. И тут вдруг услышал, как кто-то зовет его по имени. Голос вывел его из ступора; он обернулся, и как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с Миникин. Улыбка мгновенно исчезла с лица маленькой леди.
