— Вот и я о том же, — кисло процедил Лукьен. — Но Миникин не разрешила мне даже прикоснуться к ним. Говорит, в них слишком большое зло, и его невозможно контролировать. Якобы любой, кто попытается, попадет под заклятье духа-хозяина доспехов, или что-то вроде этого, — он вздохнул, покачал головой. — Если бы мне удалось надеть доспехи. Тогда бы перевес был на нашей стороне.
— Да, — согласился Торин. В его мозгу засверкали новые возможности. Такое оружие может снова сделать его полноценным. — Так ты сказал, Миникин запретила тебе надевать доспехи?
Лукьен кивнул.
— Как ни печально, но да.
— Только тебе?
— Я знаю, о чем ты думаешь, Торин. Забудь. Миникин никому не позволит взять доспехи — ни нам, ни Нечеловекам. Она сказала, единственная причина, почему они еще здесь — то, что она не знает, как их уничтожить. Представляешь? Доспехи, которые нельзя уничтожить!
Торин еще как представлял. Культя задергалась с новой силой.
— Вероятно, мне удастся убедить Миникин, — пробормотал он. — Если она увидит, что другой надежды нет…
— Не поможет, — сказал Лукьен. — Я уже пробовал этот прием. Бесполезная трата времени, — к удивлению Торина, он поднялся из-за стола.
— Куда ты идешь? — спросил барон.
— Подумать, — ответил его товарищ и бесшумно вышел из комнаты.
В ту ночь Лукьен не спал. Он не пошел в комнату, которую делил с Гилвином, не желая видеться с парнем, и барона Гласса он тоже не повидал. Как и Миникин, и всех остальных. Вместо этого он долгие часы бродил по землям Гримхольда, один со своими думами, размышляя о сумятице своей жизни. Он поднялся в обсерваторию, которую показала ему Миникин, и стал рассматривать селение вдали. Оно показалось надежным, красивым, отличным укрытием для Нечеловеков и их отпрысков. Здесь, под звездами, он принял решение.
Лукьен быстро все организовал.
Он немедленно отправился на конюшню, где содержались лошади, дровасы и крил Изумруд. Миникин показала ему стойла на четвертый день пребывания в Гримхольде, когда рассказала всю правду о крепости. Конюшни, как и сама крепость, была вырублена в скале, но вход был направлен в сторону селения, чтобы ее не было видно издалека. Лошадей там было немного: большинство содержалось в селении. И следил за ними единственный работник — горбун с жутким имечком Монстр. Лукьен был шокирован, когда Миникин назвала ему имя, но она тут же мягко напомнила ему, что основная задача Гримхольда — научить калек не стыдиться своих увечий. И, разумеется, Монстр ничем не напоминал свое имя. Это был тихий, мягкий человек, всегда носивший на руках кошку, с которой нежно разговаривал и подкармливал лучшими кусочками с кухни. Он обладал нечеловеческой силой — большей, нежели любой человек его роста, но без горба. Как и у всех обитателей Гримхольда, способности Монстра были сверхъестественной природы. Он легко мог поднять огромный булыжник и легко, словно танцуя, передвигаться с ним.
Было уже очень поздно, поэтому Монстр лег спать задолго до прихода на конюшню Лукьена. Конюшня стояла незапертой. Несколько животных в стойлах глядели на рыцаря: они не привыкли, чтобы кто-то приходил сюда так поздно. Лукьен принес с собой фонарь и осветил животных и седла, висящие на стене. Место замечательное, здесь можно разместить намного больше животных, чем живет у Нечеловеков. Лукьен осторожно осмотрел каждое стойло. Он знал, кого ищет. Кобылу по кличке Отважная — любимицу Миникин, смелое животное, оправдывавшее свое имя. Маленькая леди с гордостью показывала ее Лукьену, ибо кобылу подарил Кадар. Лукьен нашел ее стойло и остановился. Каурая кобыла бесстрастно смотрела на него.
— Ты помнишь меня, девочка, ведь правда? — прошептал Лукьен. — Хорошо. Не бойся. Я не обижу тебя.
Он осмотрел стены и увидел подходящее седло, которым Миникин пользовалась в редких ситуациях, когда ездила на кобыле. Вернее сказать, ее возили, ибо ее ноги, как сказала сама Миникин, не доставали до стремян. Лукьен улыбнулся, припомнив эту историю. Миникин удивительная женщина. Она не заслуживает смерти.
Стоя в темноте, Лукьен понял, что этот план постоянно вертелся у него в голове, но лишь слова Торина нечаянно убедили его в собственной правоте. Старый барон говорил, что цель захвата Гримхольда — не амулеты и не месть, а исключительно он сам. Безжалостный факт гласил: это он довел Акилу до помешательства, когда предал короля и увел у него жену. И он пытался сбежать от этого факта на протяжении шестнадцати лет. Сегодня вечером это должно прекратиться.
Какое-то время он размышлял о Доспехах Дьявола. Ему казалось несправедливым, что такое оружие бездействует. Но Миникин, конечно, никогда не даст разрешения. Ему бы украсть доспехи, но он не хочет снова становиться вором. Кража женщин и амулетов не довела его до добра.
Он выглянул за дверь, понимая, что скоро рассвет. Но луна еще светила, и это хорошо. Снаружи он оставил мехи с водой и другое снаряжение. Лукьен поспешно принялся за работу. Достал седло и прочую упряжь со стены и быстро и бесшумно оседлал Отважную. Кобыла отличалась прекрасным характером и позволила ему выполнить все действия без протеста. Она как будто чувствовала, что ему это необходимо.
— Молодец, — ласково произнес Лукьен. — Так будет лучше. Вот увидишь.
Но кобыле, конечно, не удастся вернуться, и это огорчало Лукьена. Миникин будет скучать по нему, он уверен. И он тоже — а также по Гилвину и Торину и всем Нечеловекам.
Когда Лукьен оседлал Отважную и привязал припасы, он вывел ее из стойла и вскочил в седло. Он оглянулся назад, чтобы удостовериться, что никто не наблюдает за ним, и поехал вслед за лунным светом в Джадор.
53
Лишь на рассвете Гилвин вернулся в свою спальню, проведя долгую ночь с Белоглазкой. Он ужасно устал и мечтал о мягкой постели. Лишь спустя несколько часов Белоглазка смогла уснуть. Вести об отце привели ее в отчаяние, и Гилвин опасался оставлять девушку одну. Жизнь вдруг вышла из-под контроля. Один миг — и благодать сменилась сердечной мукой. Но все-таки ему удалось хоть немного успокоить Белоглазку. Это уже кое-что. По дороге в комнату он понял, что, возможно, ему осталось совсем мало времени побыть с ней. Он был глупцом, когда надеялся, что каган Кадар и барон Гласс смогут отразить натиск лиирийцев. Он ошибался и теперь чувствовал себя пристыженным, потому что не слушал Лукьена и не помогал организовывать оборону. Он слишком потерял голову от любви, чтобы посмотреть правде в глаза, но теперь все должно измениться. Лукьен и Гримхольд нуждаются в нем.
Подходя к двери, юноша заметил, что она слегка приоткрыта. Он не придал этому значения. Солнце уже вставало, но у него оставалось часа два-три на сон, чтобы потом быть полезным Лукьену. Он тихо вошел в комнату, не желая потревожить сон рыцаря. К его удивлению, Лукьена в кровати не было, и постель оставалась нетронутой. Он что, работал всю ночь? От этой мысли Гилвину стало и вовсе невыносимо стыдно. Измученный, он сел на кровать и начал стягивать башмаки. Но тут его взгляд упал на белевший на подушке листок бумаги. Юноша бросил свое занятие и схватил листок, думая, что записка — от Белоглазки. Но сейчас же отбросил эту мысль как нелепую — ведь он расстался с ней совсем недавно. Может, от Лукьена? Или от Миникин? Когда он прочел записку, содержание потрясло его до глубины души.
Записка была краткой.
«Гилвин.
Я еду в Джадор увидеться с Акилой. Ему нужны не амулеты. Ему нужен я. Для блага Гримхольда — не преследуй меня».
И подписано просто: «Твой друг Лукьен».
А после подписи были еще несколько слов. Сердце Гилвина упало, когда он прочел:
«И еще — спасибо, что помог мне снова увидеть Кассандру».
Гилвин сидел в тишине, потрясенный, не зная, что делать. Лукьена уже можно считать мертвым. Разве король Акила оставит его в живых?
— О боги, Лукьен, что ты наделал?
И что делать ему? Гилвин даже не догадывался, когда написана записка и сколько уже времени провел
