— Следовательно, ветры и приливы не имеют никакого влияния на ваш остров?
— Как не иметь! Но во всей природе один общий закон тяготения, каждая вещь имеет свою точку опоры, все в мире в равновесии. Где мы думаем видеть беспорядок, там-то и есть порядок, и ни один поток не бежит по какому-нибудь направлению, не имея соответствующего ему потока, который противопоставляет его течению свое. Одним словом, видя беспрестанные изменения, можно не запинаясь сказать, что прилив и отлив, на которые нужно смотреть, как на работу, которую природа предписывает океану для поддержания его здоровья, вообще не имеют на нас почти никакого влияния. Воздух, подобно воде, есть материя, только больше разжиженная, утонченная, но все-таки материя. Известное количество его дано земле для ее же пользы и в его кажущихся изменениях всегда есть строгая правильность. Это объясняется само собой: если от северо-западных ветров, которые постоянно дуют во время зимы, весь запас ветра скопится на востоке, то ясно, что он должен быть теперь сперт и сжат, и, вследствие известного его свойства — упругости, должен непременно оттолкнуться назад с силой, равномерной его сжатию. Вот причина того, что в феврале и марте у нас дует постоянно восточный ветер.
— Вы говорили, кажется, что имеете сношения с Европой?
— Нас против воли посещают по временам люди с разбитых кораблей и других судов, но те, которые попадают сюда, уже не возвращаются. Трудность оставить остров очень велика, и мы льстим себя надеждой, что не многие из тех, которым случалось побыть у нас короткое время, захотят оставить нас.
— Как! Не захотят расстаться с бесплодной скалой, на которой не найдешь даже травы?
— Счастлив не тот, кто имеет многое, — отвечал мой вожатый, — но тот, кто доволен тем, что есть.
Тут начали мы спускаться с пригорка. Я следовал за ним не слишком-то утешенный его словами, потому что не мог заставить себя думать, чтобы такое пустынное место могло доставить много удовольствия.
— Я не уроженец этого острова, — продолжал он, — уже более четырехсот лет, как эта земля впервые была заселена экипажем одного французского корабля, который погиб в Северном океане. Но я не имею вовсе желания покинуть этот остров. Меня выкинуло сюда на китоловной лодке, которую буря отнесла от корабля, Я женат, имею семейство, и меня считают здесь богатейшим из жителей, потому что у меня от сорока до пятидесяти китов.
— Китов! — воскликнул я в изумлении.
— Да, китов, — отвечал он. — Они составляют богатство этого острова, и без них наше состояние не было бы так хорошо, как теперь. Но вам предстоит еще многое увидеть и многое узнать; вы увидите, что нет на свете ничего, что человек из нужды и по врожденной ему смышленности не употребил бы в свою пользу. Это озеро — источник нашего богатства и нашего продовольствия, и оно доставляет нам столько благополучия, сколько едва ли находят люди и на равнинах Италии и Франции.
Когда мы достигли подошвы пригорка, заметил я у берега озера множество черных предметов.
— Это киты? — спросил я.
— Были китами, но теперь это дома. Вот мой, в котором, надеюсь, будете вы как у себя, пока на что- нибудь не решитесь.
Мы спустились к берегу; его спутники пожелали мне доброго утра, и мой проводник продолжал со мной дорогу к своему жилищу. Оно состояло из кожи кита необыкновенной величины. Спинная кость и ребра служили стропилами, на которых держалась кожа, имевшая вид продолговатой палатки и сверх того скрепленная веревками, скрученными из жил и привязанными к кольям из китового уса. Когда я вошел внутрь, го крайне удивился, увидев, что там было совершенно светло и что этот свет проходил сквозь маленькие окошечки, сделанные из тонко нарезанного китового уса. В голове была кухня, и дым выходил в отверстия, которые служат живому киту для выпускания воды, вбираемой с воздухом.
По всем сторонам комнаты, в которую я был введен, находились возвышения, покрытые кожей тюленя, которые заменяли у них стулья; другая часть дома была разделена какой-то кожей на спальни для хозяина и его семейства. Я не чувствовал ни мальейшего запаха, который думал найти, прежде чем вошел в это редкое жилище.
Я был представлен хозяйке дома, которая приняла меня с радушием. И ее одежда была сделана из черной кожи, только лучше выделки; на голове у нее была червленная шапочка, подобные же шапочки были и у всех ее детей: они были очень удобны.
Чтобы освежить меня после долгого пути, она поднесла мне чашку молока.
— Эге! — заметил я. — У вас есть молоко и без рогатого скота!
— Да, — отвечал мой хозяин. — Отведайте и скажите, как оно вам нравится.
Я нашел его очень сходным вкусом с ослиным молоком, которое пьют в моем отечестве; оно было несколько гуще. Сверх того поставили на стол, который был весь из китового уса, несколько родов трески и огромный сыр.
— И сыр! — сказал я.
— Да, и он вовсе не дурен. Он сделан из китового молока, которое вы сейчас пили.
— Гуккабак! — прервал паша. — Мне кажется, ты рассказываешь нам чистую ложь. Китовое молоко — да слыханная ли это вещь?
— Аллах да сохранит меня от этого! Мне обманывать Ваше Благополучие! Вы не подумали о том, что кит есть, как выражаются естествоиспытатели, млекопитающее животное, что он имеет, как и человек, жилы и подобное же кровообращение, что он производит на свет живых детенышей и кормит их своей грудью.
— Да, да, точно так, — заметил паша, — я и забыл это.
Хозяин мой продолжал следующими словами:
— Кит, как я уже сказал, представляет богатство этого острова. Вы видите, что кожа его служит нам жилищем, из его уса мы делаем всю домашнюю утварь, из его жил — толстые канаты и тончайшие нитки. Платья, которые мы носим, делаются из его брюшной кожи, которая для того выделывается посредством особенного мыла, приготовляемого из щелочи, которую в изобилии извлекаем мы из морской травы, и ворвани. Жир его служит нам для освещения, мясо мы едим, а молоко его для нас бесценно. Конечно, мы имеем и другие источники: у нас есть ящерицы, разного рода треска и другая рыба; зимою же, когда мы окружены льдом, употребляем мясо и шкуры тюленя и белого медведя. Но растений нет у нас вовсе, и хотя сначала довольно трудно привыкать жить без хлеба, скоро можно от него совсем отвыкнуть. Однако время дать вам успокоиться. Я дам знать о вашем прибытии великому гарпунщику. Не угодно ли следовать за мной в вашу спальню?
Он отвел меня в крайнюю комнату, где нашел я постель из медвежьих шкур, на которой вскоре заснул глубоким сном.
Поутру я был разбужен хозяином.
— Если вы желаете видеть, как доят китов, то вставайте. В это время их вызывают. Увидев все своими глазами, вы поймете гораздо лучше, чем поняли бы из длинных разъяснений.
Я встал совершенно освеженный долгим сном и пошел за своим хозяином. Мы подошли к одному большому пруду.
— Вот вода, которую мы употребляем для питья; мы должны беречь ее, хотя и имеем достаточное количество; дно этого пруда выложено цементом из жженых раковин. Все наши сосуды делаем мы из них же, мешая их с толченой лавой и выжигая в огне, после чего муравим их морской солью.
Мы проходили по берегу озера, около мелкого дока, вырубленного в лаве, в котором увидел я около двух дюжин молодых китов, которые, завидев своего хозяина, следовали за нами.
— Это мои телята. Матерей пускаем мы к ним только тогда, когда уже возьмем от них молока, сколько нам понадобится.
Тут пришли на берег несколько человек. Один из них затрубил в трубку, сделанную из рога морского единорога, и тотчас по этому сигналу собралось к берегу целое стадо китов. Их называли по именам, и они подплывали к людям и ложились подле них так, что выставляли из воды одну из грудей, которую и доили четверо в огромное ведро из китового уса.
Когда грудь кита была уже пуста, он уходил снова с глубину, где и плавал недалеко от берега.
— Одну грудь оставляем мы всегда для их детенышей, — сказал мне хозяин. — Когда всех их выдоят, я открою плетень и впущу туда матерей.
— Но что это за огромные киты, которые видны там?
— Это наши быки, — отвечал он. — Они достигают необыкновенной величины. Мы строим наши дома из
