базар, где купил часть мяса, которое отнес к лучшему в округе повару, потом набрал вина, восковых свечей и цветов, фисташек, сушеных плодов, хлеба и масла для ламп.
Закупив все это, отправился он к повару, где нашел свое мясо на блюде, превращенное в прекрасный кебаб. Заплатив повару и уложив говядину в короб, он в раздумье о своем счастье спешил через мост Тигра домой. Придя, он прибрал комнату, вынул лучшие платья, засветил лампы и, распорядившись со столом, поджал ноги и воскликнул, опоражнивая чарку:
— Черт возьми, как я счастлив! Однако, несмотря на то, все таки да будут прокляты муссульские купцы с их зловещими предсказаниями! Аллах, направь толы ко их шаги сюда, больше ничего не желаю.
Тут Менунн прервал свой рассказ и сказал:
— Не довольно ли на сегодня, потому что рассказ о Юсуфе-водоносе я не могу передать Вашему Благополучию за один вечер?!
Хотя пашу очень занимал этот рассказ, но он и сам уже немного утомился.
— Быть по твоему, — сказал он. — Ну, Мустафа, позаботься о том, чтобы караван отправился не прежде, чем я услышу конец повести.
— Он подождет, Ваше Благополучие, — отвечал Мустафа. И все на этот вечер разошлись.
— Что там у вас? — спросил паша Мустафу, который утром следующего дня с примерным терпением слушал доводы одного просителя.
— О, мудрый властитель правоверных! Здесь идет спор о деньгах. Эти два человека выдают себя за проводников одного франка, путешествующего по нашей империи. Одного из них он нанял в проводники, но так как тот плохо знал дорогу, то и пригласил с собой другого. Теперь у них идет спор о дележе денег, находящихся вот в этом мешке.
— Ты говоришь, нанятый проводник не знал дороги?
— Точно так, — отвечал Мустафа.
— Поэтому какой же он был проводник, и заслуживает ли хоть один обол? Другой был взят в сообщество?
— Слова Вашего Благополучия — снова самой истины.
— Следовательно, и он не может назваться проводником, поэтому ни один из них не имеет права на эти деньги. Клянусь бородой пророка, что не стоит утруждать правосудие и держать диван для таких глупых просьб. Вели деньги раздать бедным, а каждому из просителей дать по пятидесяти ударов по пяткам. Такова моя воля!
— Баллах таиб! Не может быть решения мудрейшего! — воскликнул Мустафа, когда просители были выведены.
— Теперь позови Менуни, — сказал паша. — Мне любопытно знать продолжение истории Юсуфа и дальнейших предприятий халифа. Часть золота из этого мешка оставь на его долю за сладкие рассказы.
Менуни явился с низкими поклонами. Паша и Мустафа приняли из рук невольника-грека по трубке, и сказочник продолжал рассказ свой.
Великий Гарун-аль-Рашид, по обыкновению, держал вечернюю аудиенцию. Аудиенция кончилась. Голова Гаруна была занята критическим положением Юсуфа, и ему очень хотелось узнать, что с ним сталось по обнародовании указа. Он послал за своим визирем Джаффаром.
— Мне бы хотелось знать, — сказал халиф, — удалось ли бедному Юсуфу отыскать средства на эту ночь своих вакханалий?!
— Наверное он, о властитель правоверных, — отвечал Джаффар, — теперь сидит в темноте, в горести, без вина, кебаба, пирожного и тому подобного.
— Так позови Мезрура, мы опять переоденемся и навестим его.
— О властитель правоверных! — сказал Джаффар, дрожа от страха. — Позволь подлейшему из рабов положить к стопам твоим изображение того, что нас ожидает. Нет сомнения, что этот сын шайтана с пустым желудком вспомнит предсказание, припишет исполнение его нашим зловещим предложениям и изольет весь гнев свой на нас.
— Согласен, — отвечал халиф, — он, вероятно, бесится от голода. Но, несмотря на то, мы пойдем и увидим, в каком находится он состоянии.
Джаффара бросало в дрожь при мысли, что он подвергнется гневу такого детины, каким был Юсуф, однако он не возражал более. Он уведомил Мезрура; они переоделись и удалились через потаенные двери сераля.
Яркий свет в комнате Юсуфа показал им, что тот нисколько не горевал о своей участи. Когда они приблизились, то звуки его голоса еще более уверили их в этом. Когда подошли к окну, Юсуф перестал петь и начал проклинать всех муссульских купцов, которых желал увидеть еще раз, пока их не взял шайтан.
Это желание очень рассмешило халифа, он взял горсть камешков и бросил ими в окно.
— Что там за черт? — проворчал водонос. — Что за бездельники беспокоят меня? Эй, убирайтесь отсюда, не то, клянусь бородой пророка, я вас всех посажу на этот шест!
— Разве вы не узнаете нас, Юсуф? — отвечал халиф. — Это мы, ваши друзья, и пришли опять просит впустить нас под свой гостеприимный кров.
Юсуф вышел на террасу.
— А, так это вы, голубчики?.. Проваливайте отсюда с Богом! Теперь я не расположен сердиться. Счастливы вы, что не встречались мне днем: я бы свернул вам шеи!
— Добрый Юсуф! Мы узнали о странном и безрассудном указе халифа и пришли спросить, каково идут дела твои, а в случае надобности и сделать что-нибудь для такого гостеприимного и доброго человека.
— Думаю, что вы лжете! — воскликнул Юсуф. — Но все равно, теперь я весел; так и быть, войдите ко мне и посмотрите, каков мой сегодняшний ужин. Я — Юсуф, и моя надежда на Бога!
Он сошел вниз, впустил их, и они удивились, увидав остатки его ужина.
— Теперь, — начал полупьяный Юсуф, — вы знаете наши условия: вот мясо, вот вино, вот плоды, но вам нет ни крошки еды, ни капли вина. Ты, черная борода, не таращи глаз на пирожное! — продолжал он, обращаясь к халифу. — Будь доволен тем, что достанется на твою честь.
— Не бойтесь, гостеприимнейший господин, нам не нужно ваших лакомств. Мы желаем только знать причину этого неслыханного до сих пор указа и то, каким средством вы добыли себе такой ужин.
— Вы все услышите, — отвечал Юсуф. — Юсуф всегда и во всем полагается на Бога. Когда приказ халифа дошел до ушей моих, я совсем потерялся. Случились мне проходить мимо бань Бермукки, где встретился я со знакомым банщиком.
Далее Юсуф рассказал, каким образом он добыл деньги, и рассказ его очень забавлял слушающих.
— С этих пор, — продолжал он, — не хочу быть водоносом, буду до смерти своей банщиком. Да падут все несчастья на голову этого злого халифа. Хвала Аллаху! Запереть бани ему не придет никогда в голову!
— Но, — сказал Джаффар, — положим, что это пришло бы в голову халифа завтра утром.
— Да постигнут тебя все скверности, когда ты посетишь могилы отцов своих! — закричал Юсуф, взбесившись. — Зловещая птица, разве я не предостерегал тебя, разве ты не обещал мне не предполагать ничего? Верно, сам черт в связи с тобой и шепчет твои желания на ухо халифу, а тот их потом издает в своих глупых указах.
— Прошу от всего сердца простить меня, не скажу более ни полслова, — сказал Джаффар.
— Тогда ты хоть раз сделаешь что-нибудь умное. Держись и впредь этого правила, а отсюда убирайся, пока я не проводил тебя сам этой палкой.
Глаза Юсуфа сверкали от гнева, и гости благоразумно последовали его совету.
— Мы еще увидимся с вами, добрый Юсуф, — сказал халиф, сходя с лестницы.
— Убирайтесь вы все трое к черту и не показывайтесь никогда мне на глаза со своими гадкими рожами! — воскликнул водонос, захлопнув за ними дверь.
Халиф удалился от него в самом веселом расположении духа и вошел со своими спутниками через потаенные двери в сераль.
На другое утро халиф держал диван, в котором присутствовали все муллы и вся знать; он выдал при всем собрании приказ запереть на три дня в Багдаде все бани под страхом смертной казни. Багдадцы были вне себя от удивления.
